Андалусская поэзия - [8]

Нищего рассыпались лохмотья,

И парча румийская истлела.[2]

Как узнать, кого нужда терзала,

Кто в шелках бесценных нежил тело?

Всех поглотит алчная могила.

Все уснут до часа Воскресенья.

Что же стоит знатность и богатство,

Если нам от смерти нет спасенья?

* * *

Перевод Б. Шидфар

К тебе, невежда, льстец и мот

Бегут, едва блеснет восход.

За подаянием к тебе

Спешат гадатель, виршеплет.

Лжецов, бездельников, глупцов

В твоих покоях — жадный рой;

И каждый норовит развлечь

Тебя пустою болтовней.

Но ты им в лица посмотри —

Кто их, скажи, людьми назвал?

Вот морда хитрая лисы,

Вот волка хищного оскал,

Вот злой шакал, а вот хорек,

А этот — словно жирный кот,

Что изготовился к прыжку

И мышь в потемках стережет.

* * *

Перевод М. Петровых

Когда на дружеском пиру мы допили вино,

Под мышку взяв пустой бурдюк и распалив отвагу,

Я к винной лавке подошел, хозяина позвал, —

Тот рысью побежал ко мне, не убавляя шагу.

Он дни и ночи служит тем, кто тешится гульбой,

Кто ценит выше всех даров наполненную флягу.

Я крикнул властно: «Эй, живей!» Он налил мне вина,

Я плащ и платье дал в залог за пламенную влагу.

«Но дай мне что-нибудь надеть, — торговцу я сказал, —

Я ни с одной из жен моих, клянусь, в постель не лягу,

Пока с тобой не разочтусь!» Но я ему солгал,

Аллах свидетель, — я солгал, я обманул беднягу.

Вернулся я в кружок друзей с тяжелым бурдюком,

И мы смеялись, говоря, что мой обман ко благу.

* * *

Перевод М. Петровых

Клянусь Аллахом я, что стало мне завидно

На тех, что по земле свой краткий путь прошли.

Я столь давно живу, что затерялся где-то,

Среди живых людей — я ото всех вдали.

Расставшись с кем-нибудь, не думаю, чтоб снова

На этом свете мы друг друга обрели;

Увидит он меня, завернутого в саван,

Иль место, где мой прах когда-то погребли.

Взгляни и убедись: как мало их осталось,

Таких, чтобы мой гроб к могиле понесли.

Все заняты собой: они, еще живому,

Швыряют мне в лицо сухую пыль земли.

* * *

Перевод М. Петровых

Люди — созданья, что схожи друг с другом во всем,

Только деяньями разнятся те и эти.

Все обо всех говорят и правду и ложь,

Судят по зыбкой черте, по неточной примете.

Каждый — поступок другого рад осудить,

Каждый — проступки свои держит в секрете.

Совесть его отягчают сотни грехов,

Но за малейшую малость ближний в ответе.

Каждый доволен собой, счастлив собой

И наслаждается жизнью беспечно, как дети.

Злобное слово жалит подчас, как змея,

Сплетни сплетаются в нерасторжимые сети.

Если отравленным словом ты не убит,

Радуйся — ты счастливее всех на свете.

Саид Ибн Джуди

Саид Ибн Джуди (ум. в 897) — представитель знатного рода арабов-сирийцев, прославился стихами традиционного жанра «восхваление своего племени», в данном случае — чистокровных арабов, которых он противопоставляет мувалладам — коренным жителям Испании, принявшим ислам.

Был убит во время восстания мувалладов.

Перевод С. Липкина

* * *

Кознелюбивы и хитры, военной вы пошли тропой,

Но вы нашли в конце тропы позорной смерти водопой.

Восстанье ваше подавив, мы правую свершили месть,

Мы разгромили вас — рабов, отринувших закон и честь.

Рабы и сыновья рабов, вы раздразнили львов и львят,

Что верность братьям, и друзьям, и соплеменникам хранят!

Сгорите ж в пламени войны, упрямства буйного сыны, —

Теперь пылают и мечи, враждою к вам раскалены!

Сражался с вами ратный вождь, которого послал халиф:[3]

Он славы жаждал — и погиб, сердца друзей испепелив.

Пришли мы с мщением за тех, чья жизнь для славы рождена,

Их возвышают с детских лет великих предков имена.

Погибель тысячам из вас мы принесли, ведя борьбу,

Но разве смерть вождя равна той смерти, что дана рабу!

Вы изувечили его, а он с почетом принял вас.

Вам страх пред ним не помешал убить его в кровавый час.

Вы в верности ему клялись, злодеи, черные сердца,

Предательством напоены, вы умертвили храбреца.

Наипрезреннейшим рабам, вам вероломство помогло,

Убийство совершили вы, призвав себе на помощь зло.

Всегда от благородных раб той отличается чертой,

Что раб не соблюдает клятв, для низких клятва — звук пустой!

Поэтому да поразят везде, и всюду, и всегда

Клятвопреступников-рабов гнев, и возмездье, и вражда!

Был полководец храбрым львом, опорой башен крепостных,

Он был защитой бедняков, оплотом слабых и больных,

Он кротость сочетал с умом, бесстрашье — с мудрой добротой.

Кто в мире обладал такой душой — отважной и простой?

О Яхья, мы сравним тебя с богатырями прежних дней…[4]

О нет, и витязей былых затмил ты славою своей!

Да, бог тебя вознаградит и место даст тебе в раю,

Что уготован для мужей, погибших в праведном бою.

* * *

Печаль меня объяла, когда она запела:

Изгнанницею стала, ушла душа из тела!

Я о Джейхан мечтаю, хотя мечтать не смею,

Хотя еще ни разу не виделись мы с нею.

Ее твержу я имя и плачу, потрясенный,

Я — как монах, что шепчет молитву пред иконой.

* * *

Терпенье, друзья! Пусть свобода — не скоро,

Терпенье — сердец благородных опора.

Немало томилось в цепях бедняков,

Но вызволил узников бог из оков.

И если я ныне — беспомощный пленник,

То в этом повинен презренный изменник;

И если б я знал, что случится со мной,

Пришел бы с копьем и в кольчуге стальной.

Соратники, верьте словам моим правым:

Я — ваш знаменосец в сраженье кровавом!