Андалусская поэзия - [54]

Когда же устанешь гостить по заезжим дворам,

Когда поплутаешь по долам, пескам и горам,

Когда их стоянку почует замученный конь —

Увидишь костер их, похожий на страсти огонь.

Седлай! Собирайся! Ты страстью великой объят.

А страхи пустыни пред нею беспомощней львят!»

* * *

Перевод А. Эппеля

Там, где в былые дни я ублажал прелестниц,

Ни кровли, ни двора, ни галерей, ни лестниц. —

Лишь пустота и стон, и стены обвалились…

А в прежние года здесь пели, веселились…

Но караван ушел, и я не знал об этом.

Не знали и они, что связан я обетом

Не забывать их, звать, стремиться в их чертоги.

Так будь, моя любовь, им проводник в дороге,

И в час, когда в степи поскачут под ветрами,

И в час, когда в шатрах устелют пол коврами.

Поставь они шатры среди сухой долины —

И травы зашумят, и закричат павлины,

И зацветет досель пустынная округа,

И станет их привал благоуханней луга.

Но стоит им уйти — и место обратится

Кладби´щем для того, кто сердцем к ним стремится.

* * *

Перевод А. Эппеля

Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен,

Вы сказали о ней — я утешен, польщен и доволен.

Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном;

Их печали меня навсегда оставляют печальным.

Мне дороже всего это личико с мягким овалом,

Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.

Было время, глядел я влюбленно на это светило,

Но оно закатилось, и душу печаль помутила.

Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;

Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!

Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,

Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.

Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом.

Разгорается свет — и пылание меркнет при этом…

О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!

У развалин жилища ее — вы коней вороных придержите!

Придержите, друзья, скакуна моего за поводья,

Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!

Постоимте немного, оплачем мою неудачу,

Или лучше один я свою неудачу оплачу!

Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,

И желания меч порассек мое сердце на части.

Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите,

Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!

Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне![49]

О Сулейме, Инане и Зейнаб[50] рассказ будет люб мне.

А потом, когда станем блуждать, как блуждали доселе,

Расскажите о пастбищах тех, где резвятся газели.

О Маджнуне и Лейле, скажите, мое утоляя пыланье,[51]

Расскажите о Мейй, и еще о злосчастном Гайляне.[52]

Ах, сколь длительна страсть к той — которой стихов моих четки,

Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.

Родовита она, ее родичи царского сана,

Властелины великого града они Исфахана.[53]

Дочь Ирана она, и отец ее — мой же учитель.

Я же ей не чета — я пустынного Йемена житель.

И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность:

Мы неровня друг другу — мы просто противоположность.

Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,

Где друг другу мы кубки любви подносили во взорах,

Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкой

Наша страсть оставалась взаимной и равновеликой, —

Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,

Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!

Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,

Нет, не прав был поэт, в достославное время сказавший:

«Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?

Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?

Вековечный порядок незыблем, един и всевремен:

Над Ираном — Плеяды, Канопуса родина — Йемен».

* * *

Перевод А. Эппеля

В Сахмад[54] веди, погонщик, дорога туда не долга,

Там тростники зеленые и сладостные луга,

Яркая молния в небе сверкает жалом клинка,

Утром и вечером белые скопляются облака.

Песню запой, погонщик, в песне этой воспой

Стыдливых дев длинношеих, сияющих красотой.

В черных глазах красавиц черный пылает свет,

Каждая шею клонит, словно гибкую ветвь.

Каждая взглядом целит — не думай сердце сберечь!

Ресницы — острые стрелы, взгляд — индостанский меч.

Шелка тоньше и мягче, белые руки нежны —

Алоэ и мускусом пахнут, как у индийской княжны.

Заглянешь в газельи очи — грусть и влажная тьма,

Их черноте позавидует даже сурьма сама!

Чары их столь убийственны, столь карминны уста!

В ожерелья надменности убрана их красота!

Но одной из красавиц желанья мои не милы.

Она холодна к человеку, сложившему ей похвалы.

Черным-черны ее косы, каждая — словно змея;

Они следы заметают, а это — стезя моя…

Аллахом клянусь, я бесстрашен и презираю смерть!

Единственное пугает — не видеть, не ждать, не сметь.

* * *

Перевод А. Эппеля

Мы в долине повстречались меж отвесных скал,

Придержи верблюда — пройден трудный перевал;

Милой больше не воротишь — был и минул шквал,

Туча молнию метнула, гром отрокотал.

Здесь приют, а свет слепящий — молнии кинжал,

Здесь цветы — что самоцветы: лал, опал, коралл;

Мягки травы тут, а ветер выше всех похвал,

Веселись и услаждайся, раздувай мангал.

Вот и волк степной волчиху сладостно позвал,

Вот в ответ с деревьев грянул звонких птиц хорал.

Вот и дождь благословенный пал на краснотал,

Словно слезы тех влюбленных, чей прибыток мал.

Что ж! Впивай дурманы луга, осуши бокал,

Радуйся весенним трелям птичьих запевал!

Первые сыны Адама — те, кто здесь бывал,