Андалусская поэзия - [43]

Всего важнее золото — и вот

    властителей восславил я по праву,

Которые от всех своих щедрот

    лишь одного не делят с нами — славу.

Ибн Фа´радж, благ ее достоин ты.

    Ты праведен и мудр, ты щедр безмерно

И лишь увидишь скверну нищеты,

     как сразу отступает эта скверна.

Все, чем владею, — мириады слов,

     которыми тебя я славлю ныне.

Хоть не судил мне рок иных даров,

     что выше этой дикой благостыни?

Моих стихов чудесное вино

     таит в себе усладу и блаженство.

Ничто с ним не сравнится — ведь оно

    является залогом совершенства.

Так будь же щедр и милостив ко мне,

     А если ты ответишь мне отказом —

Уж лучше бы тогда сгореть в огне,

     с собою и с нуждой покончив разом!

* * *

Перевод Н. Стефановича

Вздыхала ласково, но тут же, спохватясь,

От страсти собственной мгновенно отреклась,

От слов, которые еще не отзвучали,

От клятв, которые давала мне сейчас.

Давно не верю я обетам вероломным,

И ласковым речам, и блеску женских глаз.

Она когда-то мне лукаво обещала,

Что ночью встретимся и ночь укроет нас.

Я долго ждал тогда, забылся, истомленный,

Но только не пришла она и в этот раз…

Что делать мне теперь? Мучительно и горько

Читать в глазах ее насмешливый отказ.

Ужель, жестокая, она не понимает,

Чей взор сразил меня и душу мне потряс?

О боже праведный, умножь мои богатства,

Чтоб злата у меня не иссякал запас.

Она не устоит перед оружьем этим,

И успокоюсь я, победой утолясь.

* * *

Перевод Н. Стефановича

Влюблен я в звездочку. Любой, ее заметя

И полюбив ее, повержен и убит.

Я знаю, и меня она не пощадит.

Смогу ли от нее найти надежный щит,

Или не влаетен я рассеять чары эти?

Сальвато, весельчак, — ужели быть беде?

Блуждаешь, как в бреду, никто не знает — где,

Не прикасаешься к напиткам и еде, —

Ты молчаливее, ты всех мрачней на свете!

И так ответил я: «Увы, свидетель бог,

Я не стерпел моей тоски, не превозмог.

Зачем к ее дверям иль в винный погребок

Теперь влечет меня так властно из мечети?

Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива,

Ты вавилонского чудесней волшебства,

И музыкой твои мне кажутся слова.

И пенье слышится всегда в твоем привете.

А грудь — как яблоки. А нежная щека

Как мрамор, белая, как мел или мука.

Улыбка светлая лукава и сладка.

И зубы как алмаз. И красота в расцвете.

Когда б велела ты нам всем отбросить страх,

Забыть, как нужен пост и всемогущ Аллах, —

В мечети в тот же миг, в ее пустых стенах

Остался б только тот, кто связан, кто в цепях,

Кого крепчайшие опутывают сети.

Что слаще на земле дыханья твоего?

Ты госпожа моя, царица, божество.

А кто не верит мне и спорит — я того

Сражаю наповал одним ударом плети.

Зачем же прячешься куда-то от меня?

Я изнемог уже от страстного огня…

Когда ж благословит нас бог, соединя,

И ниспошлет любви взаимной долголетье?»

* * *

Перевод Н. Стефановича

Покинут я — как мой удел суров!

Ни строчки, ни записки, ни ответа…

О, если бы хоть знать, что в мире где-то

Найду тебя, о, если б вера эта,

Что ты опять откликнешься на зов…

Ты бросила меня, и сердцу ясно,

Что все мечты бесплодны и напрасны,

И лишь тоска со мною ежечасно,

И догореть последний луч готов.

Убийственны любви моей мытарства.

О, выслушай без злобы и коварства,

Ведь гибну я, — бессильны все лекарства…

Любовь и смерть — страшнее нет врагов.

* * *

Перевод Н. Стефановича

Мой милый весельчак, поторопись заране

Отправить тучного барана на убой,

Чтоб долгожданный гость доволен был тобой,

Так поступить тебе назначено судьбой.

Я богу и тебе свое открыл желанье.

Его исполнит бог, со мною согласясь,

Но если от тебя вдруг получу отказ, —

Но если скажешь ты, что некогда сейчас, —

Тогда, изволь, я сам, нарушив предписанье,

Барана твоего зарежу, как мясник.

Искусства этого секреты я постиг:

Зажарим, испечем, съедим в единый миг

И сварим кушанье из головы бараньей.

На кровле мясо мы разложим, просушив,

И бурной радости почувствуем прилив.

Как жемчуг, каждый стих мой светел и красив, —

И стану я певцом твоих благодеяний!

Поэзии лишь мне доступно мастерство, —

Ты равного нигде не сыщешь никого.

Я перлы юмора рассыпал моего,

Из самых ярких слов стихи свои чеканя.

Ибн аз-Заккак

Ибн аз-Заккак (букв. «сын кожевника», ок. 1098–1135) происходил из рода Аббадидов, правителей Севильи. По преданию, был одним из потомков эмира аль-Мутамида, от которого якобы унаследовал поэтический дар. Семья поэта бедствовала, и отец постоянно упрекал его за то, что он тратит слишком много масла на светильник. Биографы Ибн аз-Заккака рассказывают, что первые триста динаров, которые поэт получил за панегирик эмиру Валенсии, он истратил на масло для светильника.

Ибн аз-Заккак был родственником Ибн Хафаджи и, как сообщают современники, посещал его и учился у него поэтическому искусству.

* * *

Перевод В. Потаповой

В кубки юноша прекрасный льет живительную влагу,

Свод небесный пробудился, блеском солнечным объят,

Горделивые тюльпаны показал нам сад зеленый,

Миртов, сумрачных, как амбра, мы впивали аромат.

«Что ж не видно маргаритки?» — стали спрашивать у сада.

«Кравчему в уста вложил я маргаритку!» — шепчет сад.

Виночерпий отпирался и отнекивался долго,

Но невольно тайну выдал, улыбнувшись невпопад.

* * *

Перевод В. Потаповой

Здесь лепестками роз на глади сонной