Андалусская поэзия - [42]

Шрифт
Интервал

Сиянием затмившая луну,
    подобно ей уходишь с небосвода.
Открой мне наконец мою вину!
    Ведь я твой раб, мне не нужна свобода!
Жестокая и добрая, равно
    ты дорога мне. Приходи и мучай,
Ввысь поднимай, и увлекай на дно,
    и, как луна, скрывайся вновь за тучей.
Приемлю все, одной лишь не хочу
    молвы досужей и заботы вздорной,
Советуют, судачат — я молчу,
    не слушая бессмыслицы тлетворной.
Ведь им и мне друг друга не понять.
    Ты неверна — зато тебе я верен.
Воистину, мне не на что пенять,
    и в торжестве конечном я уверен.
К чему лукавить и зачем спешить?
    Соперник мой насмешливый напрасно
Пытается меня опередить —
    любовь к нему пребудет безучастна.
Никто из них со мною несравним.
    Свидетельством тому — вот эти строки.
Прими же их — и с автором самим
    ты будешь дружен все земные сроки.
* * *

Перевод А. Межирова

Любовь моя, ты мне дала обет —
     и обманула, не сдержала слова.
Казалось бы, тебе прощенья нет,
     но, все простив, тебя зову я снова.
Упорствуй же, обманывай, гони,
    скупись безбожно, обделяй дарами,
Ругай отца и мать мою кляни,
    меня чести последними словами,
Кощунствуй своевольно, прекословь,
    своди с ума и насылай несчастья —
Все испытанья выдержит любовь,
    не находя ответа и участья.
Кто видит молодой луны восход
    в ночь праздника, тот прославляет бога,
Но праздники бывают дважды в год —
     ты неизменно рядом, недотрога.
Я славлю этот день и этот миг,
     когда тебя увидел я впервые.
Уста — что сахар, не лицо, а лик,
     и аромат — как травы молодые…
Любимая, будь с любящим нежна,
    не помышляй о гибельной разлуке!
Повсюду обо мне молва слышна:
    «Всех мудрецов он превзошел в науке.
Все испытал, все знает, все постиг —
     историю, Коран, искусство слова…
Рассказ его — струящийся родник,
      стихи его — из жемчуга морского.
И сравнивать его ни с кем нельзя —
      ученость безгранична, мощен разум.
Там, где других в тупик ведет стезя,
     он все вопросы разрешает разом».
Все лучшее во мне воплощено,
     и даже зависть не колеблет славу.
Достойного награды все равно
     в свой срок однажды наградят по праву.
Не поливаешь поле — никогда
     хорошего не снимешь урожая.
Путь к совершенству — это путь труда.
     Всегда трудись, познанья умножая.
Но забывая сокровенный долг,
     я вижу лишь в тебе свою надежду.
«Себя не жалко — пожалей хоть шелк.
     Зачем же с горя раздирать одежду?
Все жалобы напрасны. Ты ведь был
      уже допущен мною в дом однажды».
Насмешница! Утишь любовный пыл —
      сгораю я от неизбывной жажды!
И эта милость краткая — сама
     мучения мои усугубила.
Зачем сводить несчастного с ума,
     когда бы и взаправду ты любила?
Клянусь в любви, но ты не веришь мне.
      Ведь я не вор, укрывшийся Кораном.
Любовью ранен по твоей вине —
      позволь же исцелиться этим ранам!
Быть может, заблуждаюсь я. Ну что ж,
      я молод, и Аллах простит ошибку.
Доколе мне сносить хулу и ложь,
      сто унижений — за одну улыбку…
Да что там я, когда и аль-Ахнаф[34]
     до дна испил из этой горькой чаши!
У всех красавиц одинаков нрав,
     что им страданья и мученья наши?
Мой покровитель, посочувствуй мне.
     Ты добр и мудр, ты кладезь совершенства,
И как ни славить — ты велик вдвойне,
     с тобою рядом быть — уже блаженство.
Смысл жизни для тебя всегда в одном —
     помочь, утешить, проявить участье,
Твои щедроты золотым дождем
     текут на землю, умножая счастье.
Ты благодетель мой, и на тебя
     я уповаю страстно и всецело.
Коль будет нужно — жизнь отдам, любя,
    они твои, душа моя и тело.
А ты, читатель строгий этих строк,
     вновь подивишься мастерству поэта
И скажешь: «Ибн Кузман, жестокий рок
     напрасно тщится сжить тебя со света.
Пусть выкупом я буду за тебя,
     чтоб отступили прочь твои невзгоды,
Чтоб, недругов безжалостных губя,
     ты был на высоте своей природы.
Благословен твой несравненный дар,
     свободный от лукавства и притворства.
Что перед ним тщета враждебных чар
    и клеветы бессмысленной упорство?
Завистник, каждый ненавистник твой
     пусть в плутовских сетях бессильно бьется
(Кот гонится за мышью в кладовой,
      но с полки упадет и разобьется)».
* * *

Перевод А. Межирова

Встречаясь с ней, не поднимаю глаз,
     безмолвствую. К чему слова привета?
Когда бы не любил ее — отказ
     навряд ли вызвал отчужденье это.
Но я люблю и нахожу в ответ
     капризы, своеволие, коварство,
Ужели от болезни этой нет
    нигде на свете верного лекарства?
Какую власть над нами дал господь
    красавицам безбожным и жестоким!
В них нет души — всего лишь только плоть.
    Что ж делать нашим душам одиноким?
На этом свете их любви не жди
    и не надейся даже на свиданье,
Обещанное где-то впереди, —
    в загробном мире сдержат обещанье!
Постигнув это, вывод сделал я
    единственно разумный и возможный —
И сразу изменилась жизнь моя,
    рассеялся туманом призрак ложный.
Не любит, любит — ах, не все ль равно?
    И как могла тревожить эта малость?
Я развлекаюсь вволю, пью вино,
    не ведая забот, забыв усталость.
Что пользы от бессмысленной любви?
    Что эта жизнь презренная без денег?
Коль ты богат — судьбу благослови,
    а нищ — мытарствуй, мыкайся как пленник.

Еще от автора Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
Ожерелье голубки

Арабская поэзия XI в, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров. Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммеда Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана)


Средневековая андалусская проза

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.


Рекомендуем почитать
Мудрецы Поднебесной империи

Китай, Поднебесная империя – родина древнейших, но не утрачивающих своей значимости философских учений и мировых религий, фантастическое царство всепроникающего духа и средоточия мистических сил Земли, центр сакральных знаний человечества и мир, хранящий первозданные тайны природы. И в то же время – духовное и плотское, мудрость и глупость, богатство и бедность, алчность и щедрость, милосердие и жестокость, дружба и вражда – все человеческое оказывается представленным здесь каким-то непостижимо символическим образом.


Китайский эрос

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.


Макамы

Макамы — распространенный в средневековых литературах Ближнего и Среднего Востока жанр, предвосхитивший европейскую плутовскую новеллу. Наиболее известным автором макам является арабский писатель, живший в Ираке. Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири (1054—1122). Ему принадлежит цикл из 50 макам, главный герой которых — хитроумный Абу Зейд ас-Серуджи — в каждой макаме предстает в новом обличье, но неизменно ловко выпутывается из самых затруднительных положений. Макамы написаны рифмованной ритмической прозой с частыми стихотворными вставками.


Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

В сборник вошли произведения таких поэтов как: Калидаса, Хала, Амару, Бхартрихари, Джаядева, Тирукурал, Шейх Фарид, Чондидаш, Мира-баи, Мирза Галиб, Цао Чжи, Лю Чжень, Цзо Сы, Шэнь, Юй Синь, Хэ Чжи-чжан, Оуян Сю, Юй Цянь, Линь Хун, Юри-ван, Астролог Юн, Тыго, Кюне, Син Чхун, Чон Со, Пак Иннян, Со Гендок, Хон Сом, Ли Тхэк, Чон Джон, Сон Ин, Пак Ын, Ю.Ынбу, Ли Ханбок, Понним-тэгун, Ким Юги, Ким Суджан, Чо Менни, Нго, Тян Лыу, Виен Тиеу, Фам Нгу Лао, Мак Динь Ти, Тю Дыонг Ань, Ле Тхань Тонг, Нго Ти Лаг, Нгуен Зу, Какиномото Хитамаро, Оттомо Табито, Нукада, Отомо Саканоэ, Каса Канамура, Оно Такамура, Минамото Масадзуми, Фудзивара Окикадзэ, Идзуми Сикибу, Ноин-Хоси, Сагами, Фудзивара Иэцунэ, Сюндо Намики, Фудзивара Тосинари, Минамото Мититомо, Сетэцу, Басе, Ранран, Сампу, Иссе, Тие, Бусон, Кито, Исса, Камо Мабути, Одзава Роан, Рекан, Татибана Акэми и мн.др.


Услада душ, или Бахтияр-наме

Книга-памятник персидской орнаментальной прозы XIII в. Автор в распространенной в то время манере развивает тему о вреде поспешных решений, щедро украшая повествование примерами, цитатами, риторическими фигурами.


Игрок в облавные шашки

«Дважды умершая» – сборник китайских повестей XVII века, созданных трудом средневековых сказителей и поздних литераторов.Мир китайской повести – удивительно пестрый, красочный, разнообразные. В нем фантастика соседствует с реальностью, героика – с низким бытом. Ярко и сочно показаны нравы разных слоев общества. Одни из этих повестей напоминают утонченные новеллы «Декамерона», другие – грубоватые городские рассказы средневековой Европы. Но те и другие – явления самобытного китайского искусства.Данный сборник составлен из новелл, уже издававшихся ранее.