Андалусская поэзия - [41]

Шрифт
Интервал

    любимой моей видение,
Примчалась ночью издалека.
    О мука и наслаждение!
Она сочетала лилей белизну
    и мяты благоухание.
Ланиты бесплотные я целовал,
   от страсти был в упоении,
Не ведая, что ожидает в ответ:
   лобзание ли горячее,
Блаженство изведаю райское я,
   огня ли адского жжение.
* * *

Перевод Л. Кельмана

Гляжу на перстень — камень в нем
   достоин быть воспетым:
То темной ночи он черней,
   то вдруг струится светом.
Луч солнца на него падет —
   он весь преобразится,
И россыпь золотистых искр
   играет в камне этом.
Но стоит перстень повернуть —
    и мрак на камень ляжет,
Как будто туча наползла
   на солнце знойным летом.
Так дивно камень огранен —
    ученый муж в восторге,
Девица сведена с ума
    чудесным самоцветом.
Фиалку в нем увидел я —
    она едва мелькнула
И растворилась в тот же миг,
    внезапным став приветом:
Разлуки день я вспомнил вдруг,
    в слезах — глаза любимой…
Зачем завистников моих
    поверил я наветам?..

Ибн Кузман

О жизни Ибн Кузмана (1080–1160), автора цикла заджалей (стихов на андалусском диалекте арабского языка), известно мало. Родом он был из Кордовы, принадлежал к числу служилой знати. В предисловии к своему дивану, составленному, очевидно, им самим, он говорит, что был вазиром в Кордове при Альмохадах.

Его заджали, представляющие собой искусную стилизацию под народную поэзию, посвящены разным темам: восхвалению правителей и одержанных ими побед, воспеванию любви и вина. Стихи Ибн Кузмана отличаются живостью языка, обилием бытовых сцен.

* * *

Перевод А. Межирова

Что эта жизнь без милого вина?
     Клянусь пророком, лучше стать мне прахом!
Лишь во хмелю утешен я сполна,
     и смертный час не оскверню я страхом.
Куда ни взглянешь, видишь лишь одно
     гнетущее тебя несовершенство…
Так пользуй время, что тебе дано,
     да будут ночь и день — одно блаженство.
Что может быть ужасней: этот мир
    останется, когда уйдем отсюда!
Но буйный и безумный мой кумир,
    спасение мое — на дне сосуда.
Мне жизнь не в жизнь, и каждый миг мой пуст,
    и нет ни в чем ни смысла и ни прока,
Покуда не коснется жадных уст
    единое лекарство против рока.
О, если бы Аллах мне даровал
    без счета, без конца благую влагу!
Хоть сладостен девичьих губ фиал,
    с красавицей на ложе я не лягу.
Надолго ли останется она
    в моем дому и хватит ли надолго
Столь ревностно любимого вина,
    которое я чту превыше долга?
Обманщица отказывала мне,
    но вот в руках благословенный кубок —
И я уже впиваю в тишине
    дыханье из ее покорных губок.
В объятиях моих лежит луна,
    и месяц я держу в моей ладони…
О чем мечтал — всего достиг сполна,
    и что мне Сулейман в своей короне?![32]
Из кубка пьет любимая — и сон
    смежает вежды, тихо клонит к ложу.
Из сладких уст несется сладкий стон,
    и зайчик золотой щекочет кожу.
Безжалостною жаждою томим,
    к ее устам я приникаю снова, —
Но слышу: над безумием моим
    смеется кто-то и ворчит сурово.
То голос старой сводни… О Аллах,
    ночей и дней пожалуй мне без счета,
Чтоб мог я превзойти отца в грехах,
    в людской молве изведать сласть почета!
* * *

Перевод А. Межирова

Привет, привет! Я скоро к вам приду!
     Ликуйте же, сильнее бейте в бубен!
Виновных нет, досужему суду
     никто из грешников отныне неподсуден.
Коль пьешь без меры, — значит, щедр душой.
    Вино — мой рай, таящий ключ к Познанью.
Скорей же, друг, плащом его укрой,
     и ты, флейтист, играй над зыбкой тканью.
Запомните, что в полдень пить нельзя.
     Так пейте в полночь — не теряйте время.
Пусть вас ведет блаженная стезя,
     и всех забот пускай спадает бремя.
Кровопусканье ждет того, кто пить
     не хочет вволю, кто поет фальшиво.
Святая Дева[33] не могла грешить —
     и потому была благочестива…
Пора и мне в тот нечестивый круг.
     Наставник ваш возляжет на подушки.
Эй, мальчик, где кувшин — мой лучший друг
     из всех друзей на дружеской пирушке?
Меч на боку и боевой убор —
     из вас любой моей хвалы достоин.
Но целой рати не страшится взор —
    ведь я и сам победоносный воин!
Я нападаю сразу, напрямик,
    я отвергаю долгую осаду.
А тот, кто к винопитью не привык,
     внушить способен только лишь досаду.
Стихи читает — брызжет прочь слюна,
    берет кувшин — а сам дрожит от страха.
Но тот, кто не осилит мощь вина,
    не одолеет и врагов Аллаха!
Когда же наконец закончим бой,
    насытив чрево, напитав утробу,
Вас призовем, забвенье и покой, —
    перехитрив коварную хворобу.
К забору на ночь привяжу собак,
    пускай лежат и дремлют вместе с нами.
Но только лишь рассвет рассеет мрак —
    они умчатся гончими стезями.
Всех вас люблю — любите же меня!
    Без вас нет счастья, без меня — веселья.
Нам друг без друга не прожить и дня,
    пока не грянет смертное похмелье.
* * *

Перевод А. Межирова

Любимая покинула меня —
    и вот вернулась, чтобы мучить снова,
Вновь отвергая и опять маня
    из одного лишь любопытства злого.
Остер как бритва был всегда язык,
    но ты к устам приникла вдруг — и сразу
Он онемел, в гортани замер крик,
    я даже не успел закончить фразу…
Что сладостней и горестней любви,
    спокойней и мучительней разлуки?
И радость и печаль благослови,
    все искусы таинственной науки.

Еще от автора Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
Ожерелье голубки

Арабская поэзия XI в, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров. Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммеда Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана)


Средневековая андалусская проза

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.


Рекомендуем почитать
Мудрецы Поднебесной империи

Китай, Поднебесная империя – родина древнейших, но не утрачивающих своей значимости философских учений и мировых религий, фантастическое царство всепроникающего духа и средоточия мистических сил Земли, центр сакральных знаний человечества и мир, хранящий первозданные тайны природы. И в то же время – духовное и плотское, мудрость и глупость, богатство и бедность, алчность и щедрость, милосердие и жестокость, дружба и вражда – все человеческое оказывается представленным здесь каким-то непостижимо символическим образом.


Китайский эрос

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.


Макамы

Макамы — распространенный в средневековых литературах Ближнего и Среднего Востока жанр, предвосхитивший европейскую плутовскую новеллу. Наиболее известным автором макам является арабский писатель, живший в Ираке. Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири (1054—1122). Ему принадлежит цикл из 50 макам, главный герой которых — хитроумный Абу Зейд ас-Серуджи — в каждой макаме предстает в новом обличье, но неизменно ловко выпутывается из самых затруднительных положений. Макамы написаны рифмованной ритмической прозой с частыми стихотворными вставками.


Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

В сборник вошли произведения таких поэтов как: Калидаса, Хала, Амару, Бхартрихари, Джаядева, Тирукурал, Шейх Фарид, Чондидаш, Мира-баи, Мирза Галиб, Цао Чжи, Лю Чжень, Цзо Сы, Шэнь, Юй Синь, Хэ Чжи-чжан, Оуян Сю, Юй Цянь, Линь Хун, Юри-ван, Астролог Юн, Тыго, Кюне, Син Чхун, Чон Со, Пак Иннян, Со Гендок, Хон Сом, Ли Тхэк, Чон Джон, Сон Ин, Пак Ын, Ю.Ынбу, Ли Ханбок, Понним-тэгун, Ким Юги, Ким Суджан, Чо Менни, Нго, Тян Лыу, Виен Тиеу, Фам Нгу Лао, Мак Динь Ти, Тю Дыонг Ань, Ле Тхань Тонг, Нго Ти Лаг, Нгуен Зу, Какиномото Хитамаро, Оттомо Табито, Нукада, Отомо Саканоэ, Каса Канамура, Оно Такамура, Минамото Масадзуми, Фудзивара Окикадзэ, Идзуми Сикибу, Ноин-Хоси, Сагами, Фудзивара Иэцунэ, Сюндо Намики, Фудзивара Тосинари, Минамото Мититомо, Сетэцу, Басе, Ранран, Сампу, Иссе, Тие, Бусон, Кито, Исса, Камо Мабути, Одзава Роан, Рекан, Татибана Акэми и мн.др.


Услада душ, или Бахтияр-наме

Книга-памятник персидской орнаментальной прозы XIII в. Автор в распространенной в то время манере развивает тему о вреде поспешных решений, щедро украшая повествование примерами, цитатами, риторическими фигурами.


Игрок в облавные шашки

«Дважды умершая» – сборник китайских повестей XVII века, созданных трудом средневековых сказителей и поздних литераторов.Мир китайской повести – удивительно пестрый, красочный, разнообразные. В нем фантастика соседствует с реальностью, героика – с низким бытом. Ярко и сочно показаны нравы разных слоев общества. Одни из этих повестей напоминают утонченные новеллы «Декамерона», другие – грубоватые городские рассказы средневековой Европы. Но те и другие – явления самобытного китайского искусства.Данный сборник составлен из новелл, уже издававшихся ранее.