Андалусская поэзия - [16]

Шрифт
Интервал

Пеплу и праху привержен разуму наперекор
Тот, кто прельщается черным, вечный нарушив запрет.
Угля чернее нечистый, и в преисподней черно;
Горестями омраченный, в черное скорбный одет.
Черное знамя взметнулось, и убедилась душа:
На перепутиях мира правды спасительной нет.
* * *
Наблюдая, как я прохожу, смиренный,
Встречный думает: кем же пленился пленный?
Догадается, всмотрится, усомнится
И задумается человек степенный.
Начертанье таинственное мы видим,
Но неведом нам дух его сокровенный.
Слышим, как среди веток воркует голубь,
Как он стонет и как поет он, блаженный.
Но хотя, сладкогласный, нас всех чарует,
Непонятен его напев совершенный.
Говорят: «Почему ты не спишь ночами?
Молви нам, как зовется твой клад бесценный?»
Не могу, потому что померкнет разум,
Разобьется в бурю светильник мой бренный.
Сомневается зоркий и прозорливый,
Но в самом сомнении смысл несомненный.
* * *
Опасней всех соглядатай, который не спал ночами,
Который знаком с любовью, грозящей сердцу разором.
Он сам страдал и томился, в живых он остался чудом,
Изведав коварство страсти, берущей душу измором.
Теперь он отлично знает, на что способен влюбленный,
Которого он считает корыстным и хитрым вором.
Утешившись поневоле, любовь он возненавидел,
Ее с тех пор называя недугом или позором.
За милой моей следил он, отвадить меня старался,
Ограде не доверяя и самым крепким запорам.
И было нам с милой тяжко, и было нам с милой больно;
Жестоко нас поразила судьба своим приговором.
* * *
Без ненависти ухожу, подругой моей оскорбленный;
Поверить не так-то легко: любимую бросил влюбленный.
Но больно смотреть на газель, которая мне изменила;
Стремлюсь я в отчаянье прочь, обманутый и уязвленный.
Желаннее смерть, чем любовь, которой сподобился каждый,
Кто здесь побывал невзначай, щедротами не обделенный.
В душе пламенеет любовь, сжигая злосчастное тело;
Печальный, пылаю весь век, доселе не испепеленный.
Аллах всемогущий велел плененному вечно бояться
Того, кто пленяет его, победой своей ослепленный;
Отступничество разрешил Аллах, если смерть угрожает;
И праведник с грешником схож, и схож со слепцом просветленный.
* * *
Меня надежда посетила, и к ней протягивал я руку,
Она, однако, ускользнула, стремясь к небесному чертогу.
Я полагал, что пребывает она среди светил небесных,
Как будто бы не приближалась надежда к моему порогу.
И мне завидовали прежде, как я завидую сегодня;
Другим надежды подававший, надеюсь нынче понемногу.
Людьми насмешливо играет судьба в своем коловращенье;
Благоразумный в этой жизни готов к плачевному итогу.
* * *
Что такое наша встреча: расставанье боязливых
Или в час благословенный воскресенье справедливых?
Что такое разлученье: кратковременная кара
Или вечное проклятье для безумцев нечестивых?
Напои, Аллах, прохладой дни, минувшие в блаженстве,
Бесподобные подобья лилий гордых и стыдливых,
Лепестки которых — ночи в колдовском благоуханье,
Сокращающие с жаром жизнь любовников счастливых.
Упоительную близость мы вкушали беззаботно,
Как бы дней не замечая, безнадежно торопливых.
И пришло другое время: верность, кажется, сменилась
Вероломною изменой и пустыней дней тоскливых.
Не отчаивайся, сердце! Время, может быть, вернется,
Обернется к нам былое, приголубив сиротливых.
Возвратил же Милосердный Омейядам власть былую;[11]
Ты, душа, в невзгодах помни, что Аллах за терпеливых.
* * *
Не все ли душа объемлет, как будто бы на просторе
Даль с близостью сочетая в телесном тесном затворе?
Вся жизнь человека — тело, в котором душа таится:
Любимая в каждом вздохе, любимая в каждом взоре.
Ей дань мы прилежно платим, и ей же мы благодарны;
Погибли бы мы мгновенно с душой своею в раздоре.
Так реки на этом свете: пусть русла полны водою,
Вольются все воды в мире в необозримое море.
* * *
Она ушла, удалилась, она вернется едва ли,
И сразу выдали слезы все то, что ребра скрывали.
Как сердце в груди устало, и как измучено тело!
Тебе не спастись, не скрыться от вездесущей печали.
И в доме гостеприимном ты ложа не согреваешь;
Покоя ты не находишь, куда бы тебя ни звали.
Как будто облако в небе, ты мчишься неудержимо,
Гонимый ветром жестоким в чужие грозные дали.
Как будто ты вера в Бога, которую нечестивец
Отверг, потому что бредни в душе восторжествовали.
Что, если звездой во мраке к беззвучному окоему
Ты мчишься, дабы другие в покое век вековали?
На милость и на жестокость ответишь судьбе слезами,
Которые проливаться с тех пор не переставали.
* * *
Вижу ночью, вижу днем дом властительницы милой,
Только скрыта от меня госпожа враждебной силой.
Разве легче мне теперь в этом сладостном соседстве,
Если милая моя там под стражею постылой?
Я не знаю, как достичь мне красавицы соседки,
До Китая долететь легче птице легкокрылой.
Я напиться не могу, хоть колодец ясно вижу,
И прельщает он меня, напоен подземной жилой.
До тебя рукой подать; камень только над тобою,
Но недаром твой приют называется могилой.
* * *
Как в губительных скорбях обрести мне исцеленье,
Если рядом госпожа и при этом в отдаленье?
Я соседку полюбил, но, пожалуй, привело бы
В Индию меня скорей неустанное стремленье.
Так вблизи от родника изнывающим от жажды
Позволяет каждый шаг уповать на утоленье.
* * *

Еще от автора Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
Ожерелье голубки

Арабская поэзия XI в, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров. Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммеда Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана)


Средневековая андалусская проза

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.


Рекомендуем почитать
Махабхарата. Книга 4. Виратапарва, или Книга о Вирате

Виратапарва (санскр. विराटपर्व, «Книга о Вирате») — четвёртая книга «Махабхараты», состоит из 1,8 тыс. двустиший (67 глав по критическому изданию в Пуне). «Виратапарва» повествует о событиях, которые произошли с Пандавами в течение тринадцатого года изгнания, прожитого ими под чужими личинами при дворе царя матсьев по имени Вирата.


Искусство управления переменами. Том 3. Крылья Книги Перемен

В основу этого издания положен текст гигантского компендиума «Чжоу И Чжэ Чжун» («Анализ внутреннего содержания Чжоусских перемен»), составленный в начале XVII века великим китайским ученым Ли Гуанди. В его книгу вошли толкования из огромного количества трудов всех эпох и времен, в которых китайские ученые обращались к анализу текста «Книги перемен», лежащего в самой основе цивилизационной парадигмы китайского ума. «Книга Перемен» в течение тысячелетий являлась пособием по искусству мыслить, на котором оттачивали свой ум миллионы китайских мыслителей и деятелей, принимавших участие в управлении империей.


Омар Хайям. Лучшие афоризмы

Омар Хайям родился в 1048 году в Нишапуре. Там же учился, позже продолжил обучение в крупнейших центрах науки того времени Балхе, Самарканде и др. Будучи двадцати одного года от роду Омар Хайям написал трактат «О доказательствах задач алгебры и аллукабалы». В 1074 г. возглавил крупнейшую астрономическую обсерваторию в Исфахане. В 1077 г. закончил писать книгу «Комментарии к трудным постулатам книги Евклида». В 1079 г. создал более точный по сравнению с европейским календарь, который официально используется с XI века.После смены правителя Исфахана обсерваторию закрыли.


Тысяча и одна ночь. Том XII

Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш.«1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные.Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира.В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.


Небесная река. Предания и мифы древней Японии

В сборнике «Небесная река» собраны и пересказаны в доступной форме мифы о сотворении мира, о первых японских богах и легендарных императорах. А также популярные в древней Японии легенды о сверхъестественном в стилях хёрай и кайдан, сказания и притчи. Сборник подобного содержания предлагается вниманию читателя впервые.


Китайский эрос

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.