Андалусская поэзия - [16]

Шрифт
Интервал

Пеплу и праху привержен разуму наперекор
Тот, кто прельщается черным, вечный нарушив запрет.
Угля чернее нечистый, и в преисподней черно;
Горестями омраченный, в черное скорбный одет.
Черное знамя взметнулось, и убедилась душа:
На перепутиях мира правды спасительной нет.
* * *
Наблюдая, как я прохожу, смиренный,
Встречный думает: кем же пленился пленный?
Догадается, всмотрится, усомнится
И задумается человек степенный.
Начертанье таинственное мы видим,
Но неведом нам дух его сокровенный.
Слышим, как среди веток воркует голубь,
Как он стонет и как поет он, блаженный.
Но хотя, сладкогласный, нас всех чарует,
Непонятен его напев совершенный.
Говорят: «Почему ты не спишь ночами?
Молви нам, как зовется твой клад бесценный?»
Не могу, потому что померкнет разум,
Разобьется в бурю светильник мой бренный.
Сомневается зоркий и прозорливый,
Но в самом сомнении смысл несомненный.
* * *
Опасней всех соглядатай, который не спал ночами,
Который знаком с любовью, грозящей сердцу разором.
Он сам страдал и томился, в живых он остался чудом,
Изведав коварство страсти, берущей душу измором.
Теперь он отлично знает, на что способен влюбленный,
Которого он считает корыстным и хитрым вором.
Утешившись поневоле, любовь он возненавидел,
Ее с тех пор называя недугом или позором.
За милой моей следил он, отвадить меня старался,
Ограде не доверяя и самым крепким запорам.
И было нам с милой тяжко, и было нам с милой больно;
Жестоко нас поразила судьба своим приговором.
* * *
Без ненависти ухожу, подругой моей оскорбленный;
Поверить не так-то легко: любимую бросил влюбленный.
Но больно смотреть на газель, которая мне изменила;
Стремлюсь я в отчаянье прочь, обманутый и уязвленный.
Желаннее смерть, чем любовь, которой сподобился каждый,
Кто здесь побывал невзначай, щедротами не обделенный.
В душе пламенеет любовь, сжигая злосчастное тело;
Печальный, пылаю весь век, доселе не испепеленный.
Аллах всемогущий велел плененному вечно бояться
Того, кто пленяет его, победой своей ослепленный;
Отступничество разрешил Аллах, если смерть угрожает;
И праведник с грешником схож, и схож со слепцом просветленный.
* * *
Меня надежда посетила, и к ней протягивал я руку,
Она, однако, ускользнула, стремясь к небесному чертогу.
Я полагал, что пребывает она среди светил небесных,
Как будто бы не приближалась надежда к моему порогу.
И мне завидовали прежде, как я завидую сегодня;
Другим надежды подававший, надеюсь нынче понемногу.
Людьми насмешливо играет судьба в своем коловращенье;
Благоразумный в этой жизни готов к плачевному итогу.
* * *
Что такое наша встреча: расставанье боязливых
Или в час благословенный воскресенье справедливых?
Что такое разлученье: кратковременная кара
Или вечное проклятье для безумцев нечестивых?
Напои, Аллах, прохладой дни, минувшие в блаженстве,
Бесподобные подобья лилий гордых и стыдливых,
Лепестки которых — ночи в колдовском благоуханье,
Сокращающие с жаром жизнь любовников счастливых.
Упоительную близость мы вкушали беззаботно,
Как бы дней не замечая, безнадежно торопливых.
И пришло другое время: верность, кажется, сменилась
Вероломною изменой и пустыней дней тоскливых.
Не отчаивайся, сердце! Время, может быть, вернется,
Обернется к нам былое, приголубив сиротливых.
Возвратил же Милосердный Омейядам власть былую;[11]
Ты, душа, в невзгодах помни, что Аллах за терпеливых.
* * *
Не все ли душа объемлет, как будто бы на просторе
Даль с близостью сочетая в телесном тесном затворе?
Вся жизнь человека — тело, в котором душа таится:
Любимая в каждом вздохе, любимая в каждом взоре.
Ей дань мы прилежно платим, и ей же мы благодарны;
Погибли бы мы мгновенно с душой своею в раздоре.
Так реки на этом свете: пусть русла полны водою,
Вольются все воды в мире в необозримое море.
* * *
Она ушла, удалилась, она вернется едва ли,
И сразу выдали слезы все то, что ребра скрывали.
Как сердце в груди устало, и как измучено тело!
Тебе не спастись, не скрыться от вездесущей печали.
И в доме гостеприимном ты ложа не согреваешь;
Покоя ты не находишь, куда бы тебя ни звали.
Как будто облако в небе, ты мчишься неудержимо,
Гонимый ветром жестоким в чужие грозные дали.
Как будто ты вера в Бога, которую нечестивец
Отверг, потому что бредни в душе восторжествовали.
Что, если звездой во мраке к беззвучному окоему
Ты мчишься, дабы другие в покое век вековали?
На милость и на жестокость ответишь судьбе слезами,
Которые проливаться с тех пор не переставали.
* * *
Вижу ночью, вижу днем дом властительницы милой,
Только скрыта от меня госпожа враждебной силой.
Разве легче мне теперь в этом сладостном соседстве,
Если милая моя там под стражею постылой?
Я не знаю, как достичь мне красавицы соседки,
До Китая долететь легче птице легкокрылой.
Я напиться не могу, хоть колодец ясно вижу,
И прельщает он меня, напоен подземной жилой.
До тебя рукой подать; камень только над тобою,
Но недаром твой приют называется могилой.
* * *
Как в губительных скорбях обрести мне исцеленье,
Если рядом госпожа и при этом в отдаленье?
Я соседку полюбил, но, пожалуй, привело бы
В Индию меня скорей неустанное стремленье.
Так вблизи от родника изнывающим от жажды
Позволяет каждый шаг уповать на утоленье.
* * *

Еще от автора Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
Средневековая андалусская проза

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.


Ожерелье голубки

Арабская поэзия XI в, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров. Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммеда Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана)


Рекомендуем почитать
Мудрецы Поднебесной империи

Китай, Поднебесная империя – родина древнейших, но не утрачивающих своей значимости философских учений и мировых религий, фантастическое царство всепроникающего духа и средоточия мистических сил Земли, центр сакральных знаний человечества и мир, хранящий первозданные тайны природы. И в то же время – духовное и плотское, мудрость и глупость, богатство и бедность, алчность и щедрость, милосердие и жестокость, дружба и вражда – все человеческое оказывается представленным здесь каким-то непостижимо символическим образом.


Китайский эрос

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.


Макамы

Макамы — распространенный в средневековых литературах Ближнего и Среднего Востока жанр, предвосхитивший европейскую плутовскую новеллу. Наиболее известным автором макам является арабский писатель, живший в Ираке. Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири (1054—1122). Ему принадлежит цикл из 50 макам, главный герой которых — хитроумный Абу Зейд ас-Серуджи — в каждой макаме предстает в новом обличье, но неизменно ловко выпутывается из самых затруднительных положений. Макамы написаны рифмованной ритмической прозой с частыми стихотворными вставками.


Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

В сборник вошли произведения таких поэтов как: Калидаса, Хала, Амару, Бхартрихари, Джаядева, Тирукурал, Шейх Фарид, Чондидаш, Мира-баи, Мирза Галиб, Цао Чжи, Лю Чжень, Цзо Сы, Шэнь, Юй Синь, Хэ Чжи-чжан, Оуян Сю, Юй Цянь, Линь Хун, Юри-ван, Астролог Юн, Тыго, Кюне, Син Чхун, Чон Со, Пак Иннян, Со Гендок, Хон Сом, Ли Тхэк, Чон Джон, Сон Ин, Пак Ын, Ю.Ынбу, Ли Ханбок, Понним-тэгун, Ким Юги, Ким Суджан, Чо Менни, Нго, Тян Лыу, Виен Тиеу, Фам Нгу Лао, Мак Динь Ти, Тю Дыонг Ань, Ле Тхань Тонг, Нго Ти Лаг, Нгуен Зу, Какиномото Хитамаро, Оттомо Табито, Нукада, Отомо Саканоэ, Каса Канамура, Оно Такамура, Минамото Масадзуми, Фудзивара Окикадзэ, Идзуми Сикибу, Ноин-Хоси, Сагами, Фудзивара Иэцунэ, Сюндо Намики, Фудзивара Тосинари, Минамото Мититомо, Сетэцу, Басе, Ранран, Сампу, Иссе, Тие, Бусон, Кито, Исса, Камо Мабути, Одзава Роан, Рекан, Татибана Акэми и мн.др.


Услада душ, или Бахтияр-наме

Книга-памятник персидской орнаментальной прозы XIII в. Автор в распространенной в то время манере развивает тему о вреде поспешных решений, щедро украшая повествование примерами, цитатами, риторическими фигурами.


Игрок в облавные шашки

«Дважды умершая» – сборник китайских повестей XVII века, созданных трудом средневековых сказителей и поздних литераторов.Мир китайской повести – удивительно пестрый, красочный, разнообразные. В нем фантастика соседствует с реальностью, героика – с низким бытом. Ярко и сочно показаны нравы разных слоев общества. Одни из этих повестей напоминают утонченные новеллы «Декамерона», другие – грубоватые городские рассказы средневековой Европы. Но те и другие – явления самобытного китайского искусства.Данный сборник составлен из новелл, уже издававшихся ранее.