Анатомия скандала - [60]

Эли вышла из уборной, оставив там фотографию молоденьких доверчивых студенток, и постаралась успокоиться. Она поставила чайник и, чтобы чем-то себя занять, заварила еще чая. Теоретически не исключено, что Кейт не стала упоминать давнего знакомства с подсудимым из-за той мрачной, позорной истории. Она ни разу не назвала имя насильника, и упорное желание сохранить это в тайне теперь вполне объяснимо. Но Кейт может быть жесткой, упорной и безжалостной, и если — только если — изнасиловал ее все же Джеймс Уайтхаус, она способна стереть его с лица земли, и ее будет мало волновать, раскаивается он в старых грехах или нет.

Но как же бедняжка Литтон, обвиняющая его в новом изнасиловании, если Кейт думает не об обстоятельствах дела, а совсем о другом? На суде всю жизнь этой Оливии вывернут наизнанку, растерзают ее на части! Эли глубоко вздохнула. Кейт, организованная, дисциплинированная Кейт не пойдет на поводу у эмоций. Она направит давно копившийся гнев в нужное русло и выиграет процесс.

А что ждет Софи? У Эли сжалось сердце. Бедная женщина. Она не просто какая-то недалекая мажорка, а давняя знакомая, чем-то похожая на саму Эли, — и такой чудовищный удар!.. Интересно, каково было жить и спать с Уайтхаусом? Эли помнила, как Софи со всех ног бежала через привратницкую на свидание и заливалась нежно-розовым румянцем, упоминая «своего бойфренда». Теперь его судят в Олд-Бейли, а она не приходит на заседания. Неужели подозревает, что он совершал такое и раньше? Даже если она сомневается в порядочности своего мужа, ей сейчас надо молиться, чтобы его оправдали.

Эли подумала о своей любимой подруге. Если Кейт проиграет дело, она не только погубит свою карьеру, но и упустит возможность отомстить своему насильнику, сломать ему жизнь, как он едва не сломал жизнь ей.

Если Уайтхаус уйдет из зала суда оправданным, его новая жертва будет просто раздавлена, однако такой исход может кое-как склеить пошатнувшийся мирок Софи. Но как это отразится на Кейт?..

Глава 22

Кейт

27 апреля 2017 года

Он почти не изменился за столько лет. Более того, он не только не состарился, но и сделался еще красивее. Есть такие мужчины, которые, подобно сыру или красному вину, с возрастом становятся только лучше. Морщинки у глаз и легкая седина на висках добавляли солидности, подбородок стал тверже и казался решительнее. Уайтхаусу вполне удался хитрый трюк выглядеть моложавым, но умудренным жизнью.

Фигура у него осталась, как у юноши: все тот же торс спортсмена, широкие плечи, рельефный пресс — видимо, от вестминстерских ланчей брюшко не растет, или Уайтхаус сгоняет жирок упражнениями. Хотя он активно участвовал в дебошах «либертенов», мне казалось, что на самом деле он на них не похож. Член элитной команда гребцов, сумевший стать первым, политик, который меньше чем за пять лет после избрания в парламент сел в кресло заместителя министра, сделав перед этим впечатляющую карьеру в совершенно иной области, — такой человек знает, что такое жесткий самоконтроль и дисциплина.

Входя в зал суда, я едва удостаиваю его взглядом: меньше всего мне сейчас нужен прямой контакт. Страх, что он каким-то образом меня узнает, еще не прошел, пусть я и переделала себя столь радикально. Даже профиль стал другим: свой нос я не любила еще до того, как Джеймс Уайтхаус нагнулся и поцеловал его кончик, но после этого стала просто брезговать им. Опытный хирург сделал его классически прямым, и теперь даже я не узнаю в зеркале прежнюю простушку, а чтобы под париком и мантией разглядеть во мне Холли, нужна нечеловеческая зоркость.

Однако быстро выяснилось, что подсудимый воспринимает меня только как Кейт Вудкрофт, королевского адвоката, и глубоко сидящий страх отступил. Я убедилась, что он конечно же меня не узнает: вспомнить меня невозможно, плюс я осталась для него анонимной студенткой — Полли или Молли, как он тогда сказал. Наша встреча была для него лишь очередной зарубкой на кроватном столбике. Я стала одной из многих побед, которую он записал на свой счет, если не забыл.

Я глубоко дышу: неожиданно сильно забилось сердце. Меня вдруг охватило иррациональное возмущение: да как он смел забыть и даже не понять всю глубину вреда, походя нанесенного мне? С каждым звериным толчком он разрушал мою веру в то, что мир населен в основном порядочными людьми. Боль внизу прошла быстро, тошнота от противозачаточной таблетки, принятой утром, длилась всего один день, но вот память об изнасиловании — о задранной юбке, об обжигающем жаре его губ, о фразе, которую он произнес, — эта жгучая горечь не уходила. Мне казалось, я давно с ней справилась, но едва Брайан передал мне документы по делу, как воспоминания сразу ожили.

Я перелистывала свои записи, стараясь представить, что подсудимый думает обо мне — женщине с острым лицом и в парике. Я не знаю, смотрит ли он на меня с интересом, потому что у меня нет причин смотреть на него: один из парадоксов заключается в том, что Уайтхауса, несмотря на большой объем доказательств его вины и его роль подсудимого, можно игнорировать. Мы, адвокаты обвинения и защиты, не один час будем слушать свидетелей, излагающих свою версию событий, и даже головы не повернем к Уайтхаусу. Его вообще можно не допрашивать, хотя, конечно, Анджела своего не упустит: безумием было бы не вызвать его для дачи показаний. Но пока у нас есть другие свидетели, к которым и приковано основное внимание.