Через час попрощавшись с гостеприимной вдовушкой и оставив ей последнюю четвертушку каравая, Григорий зашагал в сторону волостного центра, надеясь узнать у брата все последние новости.
Не встретив на улице ни единой живой души, Григорий постучался в ворота Ивана Рогова. А ещё немного погодя братья уже сидели в горнице всё за тем же самым деревянным столом. На столе возвышается, сверкая латунью, новый самовар. Рядом плошки с вареньем из смородины, малины и черники. В отдельной миске белеет каймак. Полинка уже успела испечь утренний каравай. По всей избе витает сладкий аромат хлеба, мёда и смородинового листа. Петька занят вознёй с кошкой и котятами. Все при деле. Хорошо живёт младший Рогов.
– Новосёлов с Вязилкиным, почти неделю были в Улале – Иван с шумом прихлёбывает чай. – Мутили тут народ с каким-то опросом. Но не срослось у них. Нету в Улале типографии.
– Это ничего, листы лишь бы сохранили, а типографию я им найду, – Григорий не разделяет настроя брата. – Говоришь, что вчера только снялись? И куда отправились, не слыхал?
– Рассказывали в подпитии, что имеют они цель все крупные волостные центры обойти и везде такие опросы провести. Поэтому сейчас движутся к Шебалино. Должны бы сегодня к вечеру в Усть-Семе быть. Если ты сейчас рванёшь, то завтра там и застанешь, им же в Усть-Семе день то надо будет остановиться, чтобы хоть лошадкам отдых дать. Лошадки они ж не люди, без отдыху работать не могут…
– Тут утром что-то рвануло… – Вспомнил Григорий. – Не слышал, что это за шутиха? Может, красные уже в Улале? Я, правда, пока к тебе шёл, никого не встретил.
– Ванька Новосёлов, когда у меня гостил, что-то такое говорил, – немного помолчав отвечал Иван. – Сур-прыс, вот! Сурпрыс, говорил, оставит для краснюков. Вот, думаю, что этот сурпрыс, наверное, и сработал. Теперь остаётся ждать мести чекистов.
– Эх, мне бы коника… – вздохнул Григорий. – Но не на что купить, и не на что сменять. А за Новосёловым целый полк отряжён и вчера вышел из Бийска. Нельзя ему больше задерживаться. Три тысячи сабель против его пяти сотен, это как медведь против собаки. Не сдюжит Ванька и хорошую идею загубит. Чёрт! Мне бы лошадку.
– Григорий, чёрт с тобой! – решается Иван. – Бери моего Воронка. Дело, наверное, действительно важное, но только, ради бога, береги. Не загоняй, корми, чисти… Если прямо сейчас решишь ехать, то средней рысью до Карлушки, там первый привал сделай. Потом можешь с рыси на галоп перейти, только недолго. До Манжерка. В Манжерке покормишь. Овса я тебе тоже дам. Дальше сам посмотришь, как конь идти будет. Часов за шесть до Усть-Семы дойдёшь. Лишь бы волки не напали. От них не отобьёшься. Эти твари в нынешнюю зиму к человечине привыкли. Ни огня, ни палок не боятся. Гонят хоть пешего, хоть конного. Если днём не так страшно, вот ночью, стаей окружат, и кранты…
– Ванька! Ты настоящий брат! – перебил поток поучений Григорий. – Клянусь, сделаю всё, что смогу, чтобы Воронка твоего соблюсти. Чем хошь клянусь!
Уже в полдень Григорий добрался до старого тубаларского зимовья Соузги. Воронок нёс Григория, не чувствуя усталости. В Соузге местные охотники сообщили, что в районе Чемала и Элекмонара видели какой-то вооружённый отряд. Был слушок, что какое-то алтайское партизанское воинство расположилось в районе Каракольских озёр на месте древней столицы Джунгарского царства. Григорий решил не отвлекаться на посторонние темы, но взял на заметку.
Уже вечером этого же дня в глубокой темноте справой стороны тракта показались тёмные силуэты изб Усть-Семы. Григорий спрыгнул с Воронка, взял его под уздцы и отправляется в посёлок пешим. В первом же дворе услышал до боли знакомые голоса, но сразу имён вспомнить не смог. Мужики, весело матерясь, были заняты заготовкой дров. С уханьем садили колуном по чурбакам, раскидывая их на поленья. Звенела двуручная пила, распуская бревно на чурбаки. Работа нетяжёлая, но приятная, не даром царь-батюшка Николай Александрович любил дровишки поколоть.
– Здравы будьте, мужики, бог в помощь, – крикнул зычно Григорий подойдя к заплоту из жердей. – Не из Новосёловских ребят будете?
– И тебе не хворать, – отвечает самый низкорослый казак. – А Иван Панфилыч и в самом деле наш атаман. Ты его знашь что ль?
– Ещё как, – усмехнулся Григорий, – отвезти к нему сможешь?
– Постой, паря, что-то мне твой голос знаком, – вдруг встрял в разговор худощавый высокий парень с родимым пятном над губой. – Да и личность мне твоя знакомая. Ну-ка, сними-ка папаху, будь такой добрый.
– А так не узнаёте, архаровцы? – Рогов стянул с головы папаху, подставляя голову свежему февральскому ветру. – Вы ж в отряде Белокобыльского Максимки числились?
– Вот так дело! Это же сам батька Гришан! – закричал высокий. – Восстал из мёртвых! Не уж-то ты, батька? Сам? Ну, теперь краснопузым точно конец.
Все толпившиеся во дворе мужики сгрудились у плетня. Всем хотелось пожать руку народному заступнику, легендарному партизанскому командиру Григорию Рогову.