Американский психопат - [49]

– Какой мужлан, – грустно шепчет Кортни себе под нос.

– Ну все, я ухожу, – говорю я, приканчивая шампанское. – А ты, может, пойдешь потанцуешь с… кондомом с кончиком?

– Ты куда? – говорит она, хватая меня за руку.

– Кортни, я не хочу испытать на себе еще один из твоих… эмоциональных всплесков, – говорю я ей. – Кроме того, канапе здесь дерьмовые.

– Куда ты собрался? – повторяет она. – Я хочу знать подробности, мистер Бэйтмен.

– А тебя почему это волнует?

– Потому, что я хочу знать, – говорит она. – Ты ведь не к Эвелин собираешься, правда?

– Может быть, – вру я.

– Патрик, – говорит она, – не оставляй меня тут. Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Мне нужно вернуть видеокассеты, – снова вру я и вручаю ей свой пустой стаканчик из-под шампанского как раз в тот момент, когда где-то поблизости сверкает очередная фотовспышка. Я ухожу.

Группа наигрывает бодрую версию «Life in the Fast Lane», и я оглядываюсь в поисках клевых телок. Чарльз Симпсон или кто-то, очень на него похожий – зачесанные назад волосы, подтяжки, очки от Oliver Peoples, – жмет мне руку, орет: «Привет, Уильямс» – и приглашает меня в компанию, где будет Александра Крейг, у «Нелль» завтра около полуночи. Я похлопываю его по плечу и говорю, что приду обязательно.

Я стою на улице, курю сигару, глядя на небо, и тут замечаю Рида Томпсона, выкатывающегося из Puck Building со своей свитой – Джейми Конвеем, Кевином Уинном, Маркусом Холберстамом, но девочек нет. Он зовет меня поужинать вместе с ними, и, хотя я подозреваю, что у них есть наркотики, вечер в этой компании не предвещает ничего хорошего, и я решаю не ходить с ними в то сальвадорское бистро, тем более что столик у них не заказан, и не факт, что там будут свободные места. Я машу им на прощание рукой и перехожу через улицу, лавируя между лимузинами, уезжающими с вечеринки. Я иду по Бродвею в направлении от центра, останавливаюсь у банкомата и зачем-то снимаю еще сотню долларов и сразу же чувствую себя лучше оттого, что у меня в бумажнике лежит круглая сумма в пятьсот долларов.

Я забредаю в квартал антикварных лавок неподалеку от Четырнадцатой улицы. Мои часы остановились, так что я не знаю, сколько сейчас времени. Должно быть, около половины одиннадцатого. Мимо проходят черные парни, которые продают крэк или билеты на вечеринку в «Палладиум». Я прохожу мимо газетного киоска, мимо химчистки и церкви, мимо закусочной. Улицы пустынны, единственный звук, нарушающий тишину, – случайное такси, которое едет в направлении Юнион-Сквер. Парочка тощих гомиков проходит мимо как раз тогда, когда я стою в телефонной будке, звоню домой, чтобы проверить сообщения на автоответчике, и разглядываю свое отражение в витрине антикварного магазина. Один из них свистит мне, другой смеется – мерзкий, мертвенный и обреченный звук. Ветер гонит по засранному переулку порванную программку «Отверженных». Фонарь гаснет. Какой-то мужик в пальто от Jean-Paul Gaultier отливает в проулке. Из канав поднимается туман, клубится густыми завитками и постепенно рассеивается. Мешки замерзшего мусора стоят вдоль тротуара. Бледная, низкая луна нависает прямо над крышей здания «Крайслер». Где-то в районе Вест-Виллидж визжит сирена «скорой помощи», ветер разносит ее по округе, звук отдается пронзительным эхом и умолкает.

Нищий-попрошайка, черный, лежит на решетке канализации возле заброшенного антикварного магазина на Двенадцатой улице, в окружении мусорных мешков и магазинной тележки из Gristede’s, загруженной, как я понимаю, его личными вещами: газетами, бутылками, алюминиевыми банками. На тележке висит табличка, на которой накорябано от руки: «Я голодный и бездомный, помогите мне, пожалуйста». Рядом с ним лежит маленькая дворняжка, короткошерстная и тощая как палка, самодельный поводок привязан к ручке тележки. Когда я прохожу здесь в первый раз, я не замечаю собаки. И только после того, как я обхожу квартал и возвращаюсь, я вижу, что она лежит на подстилке из газет, охраняя бомжа, а на ошейнике у нее написано большими буквами: «ГИЗМО». Собака смотрит на меня, радостно виляет своей облезлой пародией на хвост, а когда я протягиваю ей руку в перчатке, жадно ее лижет. Запах какой-то дешевой выпивки и экскрементов висит тяжелым, невидимым облаком, и мне приходится задержать дыхание, пока я не привыкну к этой кошмарной вони. Нищий просыпается, открывает глаза и зевает, демонстрируя жуткие черные зубы между потрескавшимися лиловыми губами.

Ему под сорок, он толстый и грузный, и, когда он пытается сесть, мне удается рассмотреть его получше в свете уличного фонаря: многодневная щетина, тройной подбородок, красный нос с проступающими венами. На нем что-то вроде ярко-зеленого полиэстерового комбинезона, который кажется липким даже на вид, а поверх него – застиранные джинсы от Sergio Valente (видимо, хит сезона для бомжей) и разодранный оранжево-коричневый свитер с V-образным вырезом, заляпанный чем-то похожим на бургундское вино. Он либо очень пьяный, либо непроходимо тупой или чокнутый. Он даже не может сфокусировать на мне взгляд, когда я встаю над ним, загораживая свет фонаря. Я опускаюсь на колени.