Американский психопат - [47]

– …Цыпленок тандури и фуа-гра, много джаза, он обожает «Савой», но селедочная икра, цвета были восхитительные, алоэ, раковины, цитрусовые, Morgan Stanley…

Мои руки взлетают на прежнее место, прижимаясь к ушам еще крепче. Но голод вновь берет власть надо мной, и, громко урча, я снова берусь за ложку, однако это безнадежно; голос Эвелин на той особенной высоте, которую нельзя оставить без внимания.

– Грегори скоро оканчивает Сен-Пол и с сентября будет учиться в Колумбийском, – говорит Эвелин, тщательно дуя на свой пудинг, который, кстати, подается холодным. – Я должна сделать ему подарок по случаю выпускного, и я в полной растерянности. Какие будут предложения, а?

– Постер «Отверженных»? – говорю я, шутя только наполовину.

– Превосходно! – откликается она, вновь дуя на пудинг, потом, отхлебнув шампанского, строит гримасу.

– Да, дорогая? – спрашиваю я, выплевывая семечко тыквы, описывающее в воздухе дугу, прежде чем элегантно приземлиться в пустую пепельницу вместо платья Эвелин, в которое я целился. – Мм?

– Надо заказать еще кассиса, – говорит она. – Ты не позовешь нашу официантку?

– Разумеется, надо, – добродушно отвечаю я и продолжаю с улыбкой: – Я не имею ни малейшего представления, кто такой Грегори. Ты ведь это знаешь, верно?

Эвелин аккуратно кладет свою ложку рядом с пудингом и смотрит мне в глаза:

– Мистер Бэйтмен, вы мне действительно нравитесь. Я обожаю ваше чувство юмора.

Она слегка пожимает мою руку и смеется, точнее, произносит: «Ха, ха, ха…» Но она серьезна, это не шутка: Эвелин действительно делает мне комплимент. Она в восторге от моего чувства юмора. Наши закуски уносят и тут же приносят «антре», так что Эвелин вынуждена убрать свою руку с моей, чтобы освободить место для тарелок. Она заказала кукурузные тортильи, фаршированные перепелкой, а к ним – устрицы в картофеле. Я взял кролика с орегонскими сморчками и картофелем фри.

– …Он учился в Дирфилде, потом в Гарварде. Она училась в Гочкисе, потом в Радклифе…

Эвелин говорит, но я не слушаю. Ее слова накладываются на ее же слова, ее рот движется, но я ничего не слышу и не могу слышать, не могу сосредоточиться, потому что мой кролик вырезан… в… форме… звезды! Вокруг него – ломтики картофеля, похожие на шнурки, а по ободку огромной тарелки из белого фарфора – толстый слой томатного соуса сальса, и все это должно создавать впечатление заката, но мне это кажется похожим на крупную огнестрельную рану, и медленно, недоверчиво качая головой, я тыкаю пальцем в мясо – там остается отпечаток сначала одного пальца, затем другого, потом я хочу вытереть руку салфеткой, но только не моей. Эвелин не прерывает свой монолог – она изысканно болтает и жует; соблазнительно улыбаясь ей, под столом я хватаю ее за ногу и вытираю руку. Не прекращая болтовни, она шаловливо улыбается мне, потягивая шампанское. Я продолжаю изучать ее лицо, мне уже надоела его безупречная красота, и я думаю: как странно, что Эвелин столько мне помогала, что она всегда была рядом, когда я в ней сильнее всего нуждался. Я вновь смотрю на тарелку – теперь я уже точно не голоден. Я беру вилку, пару минут пристально изучаю тарелку, хнычу про себя, потом вздыхаю вслух и откладываю вилку. Вместо нее я беру стакан с шампанским.

– …Гротон, Лоуренсвиль, Милтон, Эксетер, Кент, Сен-Поль, Гочкис, Андовер, Милтон, Чоут… ой, я уже называла Милтон…

– Раз уж я сегодня не ем, то хочу кокаина, – заявляю я. Но я не перебил Эвелин – ее невозможно остановить, она тараторит как автомат.

– У Джейн Симпсон была такая прекрасная свадьба, – вздыхает она. – А прием, который состоялся позже, – это вообще что-то. Это было в клубе «Чернобыль», отчет был в «Page Six». Билли писал его. «WWD» сделали репортаж на разворот.

– Я слышал, что там давали не больше двух напитков, – осторожно вставляю я и делаю знак ближайшему официанту, чтобы он убрал мою тарелку.

– Свадьба – это так романтично. У нее – бриллиантовое обручальное кольцо. Знаешь, Патрик, на меньшее я не согласна, – застенчиво говорит она. – Оно должно быть бриллиантовым. – Ее глаза покрываются поволокой, она пытается восстановить в памяти все подробности свадьбы. – Был банкет на пятьсот… нет, прости, на семьсот пятьдесят человек, после которого подали пятиметровый слоеный торт со сливочным мороженым. Платье было от Ralph, с белыми кружевами, длинное, без рукавов. Очень милое. Патрик, а ты бы что надел? – вздыхает она.

– Я бы настоял на темных очках Ray-Ban. Дорогой модели, – осторожно говорю я. – Я бы даже потребовал, чтобы все надели темные очки Ray-Ban.

– А я бы хотела, чтобы играли зайдеко. Вот чего бы я хотела. Чтобы играли зайдеко, – на одном дыхании выпаливает она. – Или мариачи. Или реггей. Что-нибудь этническое, чтобы папочка был шокирован. Ой, я не могу решить, что лучше.

– А я бы принес на церемонию АК – сорок семь, – торопливо говорю я, потому что мне это надоело, – с магазином на тридцать патронов, чтобы после того, как я разнесу башку твоей жирной мамаше, мне бы еще хватило на твоего педерастического братца. И хотя лично мне не нравится пользоваться тем, что сделано в Советском Союзе, «калашников» напоминает мне… – смутившись, я делаю паузу, рассматривая вчерашний маникюр, потом снова смотрю на Эвелин, – может, он напоминает мне «Столичную»?