Американский психопат - [46]

– Нет, – мрачно отвечаю я. – Paul Sebastian.

– Разумеется, – улыбается она, допивая второй стакан.

Настроение ее значительно улучшилось, она веселится вовсю – этого не ожидаешь от женщины, чьей соседке за несколько секунд отрезали голову электропилой, пока та еще находилась в сознании. На мгновение глаза Эвелин вспыхивают в свете свечей и возвращаются к обычному бледно-серому цвету.

– Как Мередит? – спрашиваю я, стараясь скрыть отсутствие интереса.

– Боже мой, она встречается с Ричардом Каннингемом, – стонет Эвелин. – Он в First Boston. Ты можешь поверить в это?!

– Знаешь, – замечаю я, – Тим все равно собирался порвать с ней. Так сказать, расстаться.

– Но почему? – удивленно спрашивает заинтригованная Эвелин. – У них в Хэмптонах было просто божественно.

– Я помню, он рассказывал мне, что его до смерти достало смотреть, как она все выходные занималась только своими ногтями.

– О господи, – произносит Эвелин, а затем с неподдельным замешательством спрашивает: – То есть… погоди, неужели у нее не было маникюрши?

– Тим довольно часто повторял, что у нее индивидуальности, как у ведущей телешоу.

Она улыбается сама себе, таинственно:

– Тим – прохвост.

Я лениво размышляю над тем, стала бы Эвелин спать с другой женщиной, если бы я привел ее к ней домой, и позволили бы они мне понаблюдать за этим, если бы я настаивал. Разрешили бы они указывать им, что делать, расположить их под яркими галогеновыми лампами? Вероятно, нет; шансы, похоже, невелики. А если бы я заставил ее под прицелом? Пригрозил бы расчленить их обеих, если они не согласятся? Идея не кажется непривлекательной, и я вполне представляю себе сценарий. Я принимаюсь считать банкетки, стоящие в зале по периметру, затем – людей, которые там сидят.

Она спрашивает меня о Тиме.

– Как ты думаешь, где может быть этот мошенник? Ходят слухи, что он в Sachs, – зловеще спрашивает она.

– Ходят слухи, – отвечаю я, – что он лечится. Это шампанское недостаточно охлажденное. – Я рассержен. – Он что, не посылает тебе открытки?

– Он болен? – спрашивает она с едва уловимой тревогой.

– Да, кажется, – говорю я. – Кажется, именно так. Знаешь, если уж ты заказываешь бутылку «Кристала», то оно, по крайней мере, должно быть холодным.

– О боже, – произносит Эвелин. – Ты думаешь, он болен?

– Да. Он в больнице. В Аризоне, – добавляю я. Слово Аризона имеет привкус таинственности, и я повторяю его снова: – Кажется, в Аризоне.

– О боже! – восклицает Эвелин, теперь неподдельно встревоженная, и залпом допивает оставшееся в стакане шампанское.

– Кто его знает? – Мне удается едва заметно пожать плечами.

– Ты не думаешь… – Она делает вдох и ставит стакан на стол. – Ты не думаешь, что это… – Она окидывает взглядом ресторан, перед тем как наклониться вперед, и говорит мне шепотом: – СПИД?

– Да нет, ну что ты, – говорю я и тут же думаю, что следовало помедлить, чтобы она испугалась. – Просто… обычные… проблемы… – я откусываю кончик хлебной палочки с приправами и пожимаю плечами, – с психикой…

Эвелин с облегчением вздыхает, потом спрашивает:

– Не жарковато ли здесь?

– У меня из головы не выходит плакат, который я видел на станции метро той ночью, когда убил двоих чернокожих ребят, – фотография теленка, он смотрит в камеру, глаза расширенные, он напуган вспышкой, его туловище словно в каком-то ящике, а ниже большими черными буквами написано: «Вопрос: почему этот теленок не может ходить?» И затем: «Ответ: потому что у него всего две ноги». А потом я увидел еще один плакат, то же самое фото, тот же самый теленок, но под ним стояло: «Воздержитесь от публикаций». – Я замолкаю, не выпуская из рук хлебную палочку, и наконец спрашиваю: – Ты вообще слушаешь меня или я рассказываю… э-э-э… ведерку со льдом?

Все это я произношу, глядя в упор на Эвелин, четко выговаривая слова, пытаясь выразить себя; она открывает рот, и я жду, что она наконец догадается, какой я на самом деле. Впервые за время нашего знакомства она пытается произнести что-то любопытное, я напрягаю внимание, и она спрашивает:

– Это что…

– Да? – Лишь в этот единственный момент за весь вечер я испытываю искренний интерес к тому, что она скажет, и побуждаю ее продолжать: – Да-да, я слушаю тебя?

– Это что… Ивана Трамп? – спрашивает она, указывая куда-то позади меня.

Я вихрем оборачиваюсь:

– Где? Где Ивана?

– За столиком впереди, вторая от… – Эвелин медлит, – от Брука Астора. Видишь?

Я щурюсь, надеваю свои очки без диоптрий от Oliver Peoples и понимаю, что Эвелин, чье зрение затуманило разбавленное кассисом шампанское, не только приняла Норрис Пауэлл за Ивану Трамп, но и перепутала Стива Рубела с Бруком Астором. И я не могу сдержаться, я почти взрываюсь:

– Боже мой, боже мой, Эвелин. – Обхватив голову руками, я издаю стон, подавленный, обманувшийся; мой адреналин прокис. – Как ты могла спутать эту блядь с Иваной?

– Прости, – слышу я ее щебетанье. – Девичья оплошность?

– Это невыносимо, – шиплю я, крепко зажмурив глаза.

Наша симпатичная официантка, на которой атласные туфли с высокими задниками, ставит два новых фужера для второй бутылки «Кристала», заказанной Эвелин. Официантка надувает губы, когда я тянусь за следующей хлебной палочкой, а я поднимаю голову и в ответ надуваю свои, а потом вновь обхватываю голову руками, и, когда она приносит наши закуски, все повторяется. Сушеные перцы в остром тыквенном супе для меня и пудинг из сушеной кукурузы и халапеньо для Эвелин. Все это время (между тем, как она ошибочно приняла Норрис Пауэлл за Ивану Трамп, и закусками) я продолжаю прикрывать уши руками, пытаясь блокировать ее голос, но сейчас я голоден и потому на пробу убираю от уха правую руку. Ее скулеж сразу же оглушает меня: