Американский психопат - [130]

– Почему? В чем дело?

Она машет паре – это Лоуренс Монтгомери и Джина Вебстер, – и через весь зал Джина (если это она) поднимает руку в браслете. Эвелин одобрительно кивает.

– По большому счету моя… потребность вести себя… убийственным образом не может быть, мм… исправлена, – продолжаю я, тщательно взвешивая каждое слово. – Но у меня… нет других способов выплеснуть блокированные потребности.

Я удивлен тому, сколько эмоций вызывает во мне это признание. Оно изнуряет меня; я ощущаю легкость в голове. Как обычно, Эвелин не понимает, о чем я говорю, и я думаю, сколько времени мне потребуется, чтобы окончательно избавиться от нее.

– Нам надо поговорить, – тихо произношу я.

Она отставляет пустой стакан и смотрит на меня.

– Патрик, – начинает она. – Если ты опять хочешь завести речь о том, что мне нужно сделать операцию по увеличению груди, то я ухожу, – предупреждает она.

Поразмыслив над этим, я говорю:

– Все кончено, Эвелин. Все кончено.

– Трогательно, трогательно, – произносит она, жестом показывая официанту принести еще воды.

– Я серьезно, – тихо говорю я. – Между нами все кончено. Это не шутка.

Она вновь смотрит на меня, и мне кажется, что кто-то, может быть, действительно понимает, что я пытаюсь сказать, но тут она вставляет:

– Давай оставим эту тему, хорошо? Мне жаль, что я сказала что-то не то. Мы будем кофе?

Она снова машет официанту.

– Я буду эспрессо без кофеина, – говорит Эвелин. – Патрик?

– Портвейн, – вздыхаю я. – Любой портвейн.

– Желаете взглянуть на… – начинает официант.

– Просто самый дорогой портвейн, – обрываю я его, – и, да, бутылку пива.

– Да уж, – бормочет Эвелин после того, как официант уходит.

– Ты все еще ходишь к своему знахарю? – спрашиваю я.

– Патрик! – предостерегающе замечает она. – К кому?

– Извини, – вздыхаю я. – К твоему психоаналитику.

– Нет. – Она открывает сумочку, что-то ищет.

– Почему? – озабоченно спрашиваю я.

– Я тебе говорила почему, – закрывая тему, говорит она.

– Но я не помню, – поддразниваю я ее.

– В прошлый раз он спросил, могу ли я провести его и еще троих человек вечером к «Нелль». – Она рассматривает свои губы в зеркальце. – Но зачем ты спрашиваешь?

– Мне кажется, тебе надо ходить к кому-нибудь, – нерешительно, но искренне говорю я. – Мне кажется, ты эмоционально нестабильна.

– У тебя в квартире висит плакат с Оливером Нортом, и ты называешь меня нестабильной? – спрашивает она, роясь в сумочке.

– Да, ты нестабильна, Эвелин, – говорю я.

– Это преувеличение. Ты преувеличиваешь, – упорствует она, перетряхивая сумочку и не глядя на меня.

Я вздыхаю, потом заговариваю серьезным тоном:

– Мне не хотелось бы развивать тему, но…

– Как нехарактерно для тебя, Патрик, – вставляет она.

– Эвелин, это нужно прекратить, – вздыхаю я, обращаясь к своей салфетке. – Мне двадцать семь, и я не желаю быть отягощенным обязательствами.

– Что, милый? – спрашивает она.

– Не называй меня так, – огрызаюсь я.

– Как? Милым? – спрашивает она.

– Да, – снова огрызаюсь я.

– А как ты хочешь, чтобы я тебя называла? – с негодованием спрашивает она. – Господин исполнительный директор? – Она выдавливает смешок.

– О господи.

– Нет, правда, Патрик. Как ты хочешь, чтобы я тебя называла?

Король, думаю я. Король, Эвелин. Я хочу, чтобы ты называла меня королем. Но не говорю этого.

– Эвелин, я хочу, чтобы ты никак меня не называла. Я думаю, нам не стоит больше видеться.

– Но твои друзья – мои друзья. А мои друзья – твои. Мне кажется, так не получится, – говорит она, уставившись в какую-то точку над моим ртом. – У тебя на верхней губе крошка. Стряхни салфеткой.

В раздражении я смахиваю крошку.

– Слушай, я знаю, что твои друзья – мои друзья и наоборот. Я думал об этом. – Помедлив, сделав глубокий вдох, я договариваю: – Забери их себе.

Наконец она в замешательстве смотрит на меня и мямлит:

– Ты что, серьезно, что ли?

– Да, – говорю я. – Серьезно.

– Но… как же мы? Наше прошлое? – тупо спрашивает она.

– Прошлое не реальность. Это всего лишь сон, – говорю я. – Не говори о прошлом.

Она подозрительно прищуривает глаза:

– Ты что-то имеешь против меня, Патрик?

Сразу же злоба на ее лице сменяется ожиданием, возможно, надеждой.

– Эвелин, – вздыхаю я, – прости. Просто… я к тебе равнодушен.

Сразу же она с вызовом спрашивает:

– А к кому ты не равнодушен? К кому, Патрик? Кто тебе нужен? – После злобной паузы она продолжает: – Шер?

– Шер? – в замешательстве переспрашиваю я. – Шер? О чем ты? А, ладно. Я хочу, чтобы это закончилось. Мне нужен регулярный секс. Мне надо развеяться.

За несколько секунд она впадает в бешенство, с трудом сдерживая истерику, охватывающую ее тело. Я не так сильно наслаждаюсь этим, как предполагал.

– Но как же наше прошлое? – тщетно спрашивает она.

– Не говори о нем, – отвечаю я, наклоняясь вперед.

– Но почему?

– Потому что его у нас не было, – говорю я, пытаясь не повышать голос.

Она берет себя в руки и, игнорируя меня, вновь открывает сумочку и бормочет:

– Это патология. Ты ведешь себя патологично.

– А это что значит? – обиженно спрашиваю я.

– Какая мерзость. Это патология. – Она отыскивает коробочку для пилюль от Laura Ashley и со щелчком открывает ее.

– Патология чего? – интересуюсь я, пытаясь улыбнуться.