Американский психопат - [101]

– Что?

– Почему бы тебе не сходить в туалет? – спрашиваю я.

Метрдотель приближается к нам, без улыбки пробираясь через переполненный ресторан.

– Зачем? То есть… ты считаешь, мне надо?.. – спрашивает она в полном замешательстве.

– Просто… иди, – шиплю я, отчаянно стискивая ей руку.

– Но мне не надо, Патрик, – протестует она.

– О господи, – бормочу я.

Теперь уже все равно поздно. Метрдотель идет к своему столу, просматривает книгу, отвечает на телефонный звонок, через несколько секунд вешает трубку, потом смотрит на нас, без явного неудовольствия. Метрдотелю по меньшей мере пятьдесят, и его длинные волосы собраны в хвостик. Чтобы привлечь его внимание, я дважды кашляю и жалко заглядываю ему в глаза.

– Да? – спрашивает он, словно его потревожили.

Перед тем как внутренне задрожать, я удостаиваю его величественным взглядом.

– Заказ на девять… – сглатываю я. – На двоих.

– Да-а-а? – растягивая слово, подозрительно спрашивает он. – Фамилия?

Потом он поворачивается к проходящей мимо официантке – ей лет восемнадцать, она красивая, как модель. Она спрашивает: «А где лед?» Пронзив ее взглядом, он орет: «Не сейчас. Хорошо? Сколько раз тебе говорить?» Официантка смиренно пожимает плечами, и тогда метрдотель указывает в сторону бара: «Лед там». Он оборачивается к нам, и я искренне напуган.

– Фамилия, – командует он.

А я думаю: «Почему из всех, блядь, ебаных фамилий именно эта?»

– Шроутц.

О боже.

– Мистер и миссис Шроутц.

Лицо у меня, я уверен, пепельное, фамилию я произношу механически, но метрдотель слишком занят, чтобы не купиться, а я даже не удосуживаюсь взглянуть на Джин, которая, я уверен, совершенно озадачена моим поведением. Нас ведут к столику Шроутцев – я уверен, что он хреновый, но я все равно чувствую облегчение.

Меню уже лежит на столе, но я так нервничаю, что слова и даже цены кажутся мне китайской грамотой, и я полностью потерян. Официантка принимает наш заказ на напитки – та самая, что не могла отыскать лед, – а я ловлю себя на том, что говорю, не слушая Джин, что-то вроде «защита озонового слоя – это действительно клевая идея», и рассказываю тупые анекдоты. Я заставляю себя улыбаться, я где-то далеко, и вскоре – буквально через несколько минут, официантка даже не успела рассказать нам о фирменных блюдах – я замечаю у входа высокую, красивую пару, которая разговаривает с метрдотелем, и, глубоко вздохнув, с пустой головой, заикаясь, я говорю Джин:

– Сейчас у нас будут неприятности.

Она поднимает глаза от меню и отставляет свой стакан безо льда.

– Почему? В чем дело?

Метрдотель смотрит на нас, на меня, через весь зал и ведет пару к нашему столику. Если бы эти люди были низкими, толстыми, если бы они были евреями, я бы смог удержать этот столик, даже без помощи полтинника. Но эта пара выглядит так, словно только что сошла с рекламы Ralph Lauren, хотя мы с Джин выглядим точно так же (как и все остальные в этом проклятом ресторане), – на мужчине смокинг, а девушка – весьма ебабельная бабель – увешана бриллиантами. Это реальность, как сказал бы мой отвратительный братец Шон, и я должен с ней столкнуться. Теперь, заложив руки за спину, метрдотель стоит у нашего стола, не улыбаясь, и после долгой паузы спрашивает:

– Мистер и миссис… Шроутц?

– Да? – Я изображаю спокойствие.

Он просто смотрит. Все это сопровождается неестественным молчанием. Его жирный седой хвостик свисает, словно какой-то символ зла.

– Знаете, – в конце концов произношу я вкрадчиво, – я знаком с шеф-поваром.

Он продолжает смотреть. Пара, стоящая позади него, тоже смотрит на нас.

После еще одной долгой паузы я, неизвестно зачем, спрашиваю:

– Он… в Аспене?

Это ни к чему не ведет. Вздохнув, я поворачиваюсь к Джин, у которой абсолютно озадаченный вид.

– Ладно, пойдем.

Она тупо кивает. Униженный, я беру Джин за руку, и мы поднимаемся – она медленнее меня, – прошмыгиваем мимо метрдотеля и пары, пробираемся через переполненный ресторан, а когда мы на улице, я полностью опустошен и, как робот, бормочу себе под нос:

– Я должен был предвидеть, должен был предвидеть, должен был предвидеть.

Но Джин со смехом скачет по улице, волоча меня за собой, и, когда я наконец замечаю ее неожиданное веселье, между смешками она фыркает:

– Это было так смешно. – И, пожимая мой стиснутый кулак, сообщает мне: – У тебя такое спонтанное чувство юмора.

Потрясенный, деревянным шагом идя рядом, не обращая на нее внимания, я задаю себе вопрос: «Куда… теперь?» – и через секунду появляется ответ – «Аркадия», в сторону которой мы и направляемся.

После того как Гамильтон Конвей принимает меня за какого-то Теда Оуэна и спрашивает, не могу ли я провести его сегодня в «Петти», я отвечаю: «Посмотрим, что я смогу сделать», – а затем обращаю внимание (точнее, то, что от него осталось) на Джин, сидящую напротив меня в почти пустом зале «Аркадии»: после того как Конвей ушел, заняты всего пять столиков. Я заказал «J&B» со льдом. Джин потягивает белое вино и говорит о том, что на самом деле ей хочется «заняться банковской коммерцией», а я думаю: «Ну-ну, мечтать не вредно». Кто-то еще, кажется Фредерик Диббл, останавливается у нашего столика и поздравляет меня по поводу счетов Ларсона, а потом имеет смелость произнести: «Ладно, потом поговорим, Сол». Но я где-то далеко, за миллионы миль отсюда, а Джин этого не замечает: она говорит о новом романе, который прочла, какого-то молодого автора – я видел, что обложка сплошь неоновая, а тема – возвышенные страдания. Почему-то мне кажется, что она говорит о чем-то другом, и я слышу, как, не глядя на нее, говорю: