Американский пирог - [65]

Элинор наконец-то начала спускать воду, и та с урчанием хлынула в канализацию. Дверь ванной отворилась, на полу в коридоре появился треугольник света. Неслышно ступая, она вошла в мою комнату: косолапенькая, с плоским лицом, в розовых папильотках и старом отцовском халате из лиловой махры. Снаружи, похрустывая гравием на нашей дорожке, затормозила машина. Я услышала, как открылись дверцы и к дому зашагали двое человек.

— Должно быть, это Фредди.

— Давно пора. — Элинор подкралась к окну. Она раздвинула планки жалюзи, тех самых, на которых повесилась ее мама. До нас донесся звук голосов, и я прислушалась.

— Спасибо, что подвез, — сказала Фредди.

Дверца машины скрипнула, а затем захлопнулась. Элинор продолжала подглядывать, вся изогнувшись, чтобы хоть что-то разглядеть.

— Ого, да это старина Джексон Маннинг, — прошипела она.

— Сын Чили? — спросила я.

— Ага. Снова взялся за старое. Но она-то ведь замужем! Похоже, Фредди начала мести хвостом, как Джо-Нелл. Видно, это заразно.

— Думаю, он просто подвез ее, — ответила я, — а не заводит шуры-муры.

— Ха, это только начало, — фыркнула Элинор, — очень скоро она влипнет в омерзительный любовный треугольник.

— Думаю, вряд ли, — вздохнула я и пожалела, что живу не в Техасе. Те детки, которых ты воспитала приличнее других, вырастают и уезжают за тридевять земель. Они селятся в Майами или Калифорнии, рядом со сказочными продуктовыми магазинами и нудистскими пляжами. И все благодаря тому что ты выучила их хорошо готовить и широко мыслить. Но с теми, кого ты воспитала не ахти как, выходит наоборот: они всю жизнь липнут к тебе, словно репейник. Хотя, кажется, могли бы уехать эти, а не те. Сколько ни живу на свете, не перестаю этому удивляться.

ДЖО-НЕЛЛ

Мисс Детройт зашла сделать мне укол анестетика. Вообще-то у меня ничего не болело, но успокоиться и правда не мешало. Так что я повернулась и покорно подставила ей задницу, сплошь покрытую синяками и оттого пятнистую, как подгнивший фрукт. Теперь я лежала на хирургическом отделении, а на окне у меня красовался тигровый амариллис. В прикрепленной к нему открытке говорилось: «Думаю о вас. Доктор Джей Ламберт». Рядом с амариллисом стояли две вазы роз: одна — от водителя скорой помощи, другая — от местного политика, с которым я когда-то встречалась. Он подписался инициалами: «Б. Д.». Уповая на высокий пост в республиканской партии Теннесси, он был вынужден пожертвовать отношениями со мной. Ну а на полу высилась корзина с папоротником: подарок от ребят из шиномонтажной мастерской Билли Рэя.

Я все разглядывала цветы, и постепенно они начали расплываться. Голова у меня закружилась, и, закрыв глаза, я поплыла по течению.

В детстве я не только видела цветные сны, но еще и бродила в ночи, как лунатик. Как-то раз даже вышла на улицу. На мне была коротенькая лиловая комбинашка, полученная в подарок на день рождения. В ту ночь Минерва открыла окно и завопила: «Джо-Нелл! Немедленно возвращайся домой!», и я с визгом побежала к ней. Из всей истории мне запомнилась лишь стоящая на крыльце Минерва и ее пронзительный вопль.

И теперь еще мне то и дело снится, что мама жива и катает нас с сестрами на машине. При этом она крутит на магнитоле «Американский пирог» или «Парк Мак-Артур» и подпевает. Песни про еду мама просто обожала. Бывают также сны про то, как мы выходим из зала прощания, в белых перчатках и платьях в оборочках, и все вздыхают: «Бедные маленькие сиротки». Снятся и наши походы на кладбище, как Минерва велит нам выбрать цветы, а в жимолости и анютиных глазках сидят жучки и красные гусеницы. Снится и про то, как мы едим пироги с орехами и лимоном или пьем мятный чай со льдом. Изредка снятся длинные, жаркие дни на кухне, и строительство террариума, и Фредди, загорающая на одеяле на заднем дворе под песни «Ты так тщеславна» и «Негодник Лерой Браун».

Но самые яркие сны, те, что словно раскрашены фломастерами «Техниколор», уносят меня в раннее детство, когда мама была замужем за мерзавцем Уайаттом Пеннингтоном. Мне снится, что меня воспитывают Мани и «доктор Спок»: «А» — «аптечка» и «аденоиды», «Б» — «баралгин» и «бронхит», «В» — «ветрянка» и «воспитание», «Г» — «грелка» и «горшок», «Д» — «дисциплина» и «диатез». Этот кошмар повторяется из года в год, четкий, как ненавистное воспоминание.

В этом сне в ванной комнате Мани, над самой дверью, висит красная резиновая груша, похожая на тушку ощипанного гуся. У нее длинный гнущийся носик с белой насадкой. Сперва Мани отсылает куда-нибудь моих сестер, а затем идет в пустую спальню и застилает кровать клеенкой.

— Джо-Нелл! — зовет она самым сахарным голоском.

Я хоть и совсем малявка, но все же не полная дура. Раз она так ласково растягивает мое имя, значит, собирается помучить. И я прячусь в ее шкафу, пропахшем кожей и потными ногами, буквально вжимаясь в его стенку «Кись-Ма», — думаю я.

— Джо-Нелл! Котеночек! Не заставляй бабулю искать тебя.

Разумеется, она мне не бабуля, но спрятаться от нее невозможно. Сколько бы я ни брыкалась, сколько бы ни кусала ей руки, она все равно выгонит меня из шкафа ремнем, потащит на кровать, заголит мне зад и вопьется в него своей чертовой клизмой. Твердый наконечник она смазывает кремом «Пондс колд». Иногда она задирает грушу вверх, и мои внутренности разрываются от боли. Я пытаюсь вцепиться ей в лицо, но рука с клизмой подымается все выше и выше. При этом взгляд Мани суров, как у шахтера, который вгрызается в залежи породы. На ее верхней губе поблескивают капельки пота, глаза сверкают, а из горла вырывается что-то среднее между смехом и плачем.