Американский пирог - [10]
Когда я наконец приземлилась, падение оказалось невероятно мягким, а от земли почему-то пахло сеном. Лишь через пару минут до меня дошло, в чем дело: я упала прямо на здоровенный стог. Что ж, замечательно, ведь меня могло бы зашвырнуть на дерево или раскатать по асфальту шоссе. О таких случаях то и дело читаешь в газетах и в альбоме Элинор (о нем я расскажу чуть позже). Еще минута ушла на оценку понесенного ущерба — я проверила, нет ли смертельных ран. Левые рука и нога дрожали так сильно, что было страшно ими пошевельнуть. А если там что-то оторвалось?
Я разлепила один глаз, а затем — другой. Вокруг меня было лишь сено и холодное ночное небо. Я глянула на ноги — и, слава богу, все пальцы были на месте, все прекрасные десять пальчиков, покрытых лаком гранатового оттенка. Низвергаясь с ночного неба, я потеряла каблуки, — если только я действительно оттуда упала, а не увидела все это во сне. (Хотя больше всего это напоминало именно кошмарный сон.) А что, если этот сон — предостережение? Может, он советует мне остановиться и подумать о собственной жизни, предупреждает о надвигающемся личном (а то и финансовом) крахе? Мне ведь то и дело снится что-то странное.
Боль была просто дикая, словно мне начисто оторвало левую ногу. Но, несмотря на жуткую боль, я была жива-живехонька. Это было настоящим чудом, ей-богу, почище серебряных башмачков Элли, чудесного спасения Джимми Стюарта на мосту и даже новорожденного на охапке сена — младенца Иисуса в яслях. Библия кишмя кишит чудесами и притчами, хотя лично я в них не верю. Почти так же много их в старых черно-белых фильмах на образовательных каналах.
Где-то в темноте раздался ужасный скрип, и ветки закачались от сильнейшего порыва ветра. Это останавливался поезд. Звук был отвратительный, прямо как в «Терминаторе», когда Линда Гамильтон расколола Арни голову и его красный глазок постепенно угасал. Господи, как это было гадко! В кинотеатре аплодировали все до единого, кроме меня. А меня аж в дрожь бросило; моему хахалю пришлось тащить меня в свой трейлер, отпаивать пивом и откармливать чипсами. Богом клянусь! Ну так вот, в детстве я верила и в привидения, и в фей, и в Санту. Много лет подряд не снимала с шеи распятие на случай, если Бела Лугоши попробует высосать мою кровь. Теперь-то я плюю на суеверия — пусть ими тешатся Минерва с Элинор, — но при этом признаю: мир полон неразгаданных тайн. Не верите — включите кабельное телевидение! На каком-нибудь канале обязательно появится Роберт Стэк, выходящий из тумана в своей шинели и рассказывающий о похищениях, домах с призраками и прочих ужасах. Причем они случаются не только в Америке, но и в Англии, где тоже хватает всякой жути. На обложке моей коллекции «Лед зеппелин» красуется поле овса, на котором ясно видны круги. Конечно, это могло быть подстроено, но я все же считаю, что эти круги — от летающих тарелок. Я читала о таком в «Нэшнл инкуайрер», который Элинор покупает для своего альбома. Она коллекционирует статьи про всякие страшилки, вроде убийств топором, электропоездов, сошедших с рельс, и лилипутов, которых засосало в эскалаторы больших универмагов. Эти купленные в магазине трагедии каким-то образом успокаивают Элинор, бог ее знает почему. Она целыми вечерами вырезает и наклеивает в свой альбом статьи с заголовками вроде: «Человек решил, что он птица, и проснулся на телеграфном столбе». Представляете, что будет за потеха, если она купит «Нэшнл инкуайрер» и обнаружит статью об автокатастрофе сами-знаете-где при непосредственном участии сами-знаете-кого!
Я приподняла голову. Где-то высоко, среди деревьев, замаячили огни. Этот свет шел либо из потустороннего мира, либо от фонарей железнодорожников, прочесывавших туман. Поезд Луисвилл — Нашвилл ходит через Таллулу каждую ночь, и, видно, он-то меня и сбил. Н-да, где поезда, там, как правило, и мужчины, а вид у меня был самый неподходящий. Я попыталась оправить свитер, который задрался к самым подмышкам. При этом, потянувшись, я случайно шевельнула ногой, и от боли у меня брызнули слезы. Уж лучше ею не двигать! Обычно без свежего педикюра я свои ноги вообще никому не показываю. Мой девиз: «Если ты не при параде, мужчина не должен тебя видеть» или «Встречай их во всеоружии». Не могу, правда, сказать, что от девиза есть толк. Мужчины все равно появляются и уносятся прочь, словно ночные поезда, а я остаюсь в полной прострации, старясь осознать, что же со мной произошло.
Огни сновали туда-сюда на фоне ночного неба. Я не понимала, кто включил эту иллюминацию, но искренне надеялась, что не зеленые человечки из летающих тарелок, готовые уволочь меня куда глаза глядят, хоть на планету Плутон. (Потом бы я каламбурила: «Плут он, этот ваш Плутон».) Но за огнями послышались мужские голоса, такие родные и грубые, что я чуть не расплакалась. И разыскивали они именно меня: было слышно, как один из них твердит, что жертва где-то здесь.
Где-то вдали завыла сирена, и я поняла, что это за мной. Давно пора: у меня уже дрожало все тело, и, будь здесь радиоприемник, я бы отлично отбивала ритм для «Айрон баттерфлай». Я знала, что служба спасения привозит на места аварий черные мешки для мусора, чтобы спрятать в них оторванные конечности и не доводить до рвоты ни в чем неповинных свидетелей. Теперь эти спасатели, наверное, думали: «Черт побери, автокатастрофа. Да, зря я съел эту свиную котлетку». «Эй, ребята, — ответила бы я им, — сами виноваты! В субботний вечер куда разумнее работать натощак, и дурак бы догадался!» По выходным в Таллуле ох как беспокойно: пьют, курят травку и несутся на поиски любви в самые неподходящие места. Черт, я ж, наверное, знакома с половиной спасательной бригады. (По правде говоря, девяносто процентов этой службы уже побывало у меня в постели.) А теперь эти спасатели рыщут в темноте, чтобы упаковать мои останки в мусорный мешок и отвезти их на чинные похороны, что устроит для меня Элинор.
