Американский пирог - [12]
Аппарат стоял на столике о трех ножках и звенел точь-в-точь как звонит печка, когда мои пирожки подрумянятся.
— Алло? — крикнула я и замерла.
Мне вдруг припомнились тысячи голосов, звучавшие в разные годы и в разных городах и сообщавшие о какой-то беде.
— Это резиденция Мак-Брумов? — пробасил какой-то мужчина.
На миг я задумалась. Мак-Брумов? Нет здесь таких. Все они давным-давно умерли. Тут только я, Минерва Прэй, да мои внучки. Но потом-то я опамятовалась. Мак-Брум — это фамилия моей дочки по первому мужу: Руфи вышла за Фреда в пятьдесят седьмом. Особо пышной церемонии не было, но торт был трехслойный и весь в розах (Фред был искусным кондитером и спек его сам). Еще, помню, был розовый пунш, мятные леденцы и свежий, как дыхание младенца, букетик невесты. Теперь, по прошествии стольких лет, от Руфи с Фредом остались лишь этот дом, закусочная и трое девочек. А от второго мужа Руфи, мерзавца Уайатта Пеннингтона, осталось и того меньше. Элинор теперь единственная Мак-Брум (сказать по правде, она у нас старая дева). Фредди давно замужем и живет далеко от дома, а у Джо-Нелл фамилий не меньше, чем пуговиц в шкатулке для шитья.
— Мэм? Вы еще тут? — окликнул меня все тот же бас. — Алло?
— Да-да, я тут. — Я вздохнула и задумалась, не он ли барабанил давеча в нашу дверь. Усевшись в кресле, я оперлась рукой о столик. И все-то мои мысли разбегаются. Чем дольше живу, тем чаще они разбегаются; совсем как коровы в Техасе, где каждая удирает акров на полтораста. Вот ведь беда, представляете? Конечно, места в моей голове не так-то много, но зато там сухо, пыльно и темно. Как в большом доме в полночный час или на старом чердаке. Так что затеряться нетрудно. Одно лишь прошлое нипочем не теряется, будто освещенное лампочкой в сто ватт, которая никогда не гаснет. Я помню даже больше, чем хотелось бы. Как родилась и выросла в Маунт-Олив, в Техасе, как потом столько времени провела в Теннесси, что теперь он мне как родной. И что кров, под которым я живу, купил когда-то Фред Мак-Брум.
— Да, здесь живут Мак-Брумы, — сказала я в трубку и вежливо закивала, словно этот молодой человек мог меня видеть.
— С кем я говорю, мэм? — спросил он.
— С Минервой Прэй, — ответила я, — моя дочка — урожденная Прэй, но потом взяла фамилию Мак-Брум. Затем ее звали Пеннингтон, а еще позже она едва не стала Креншо; вы же помните мистера Питера из лавки дешевых товаров? Он еще продавал цыплят и уточек на Пасху. Так вот, они были помолвлены. Ну а потом он уехал, моя дочка умерла и… Короче говоря, девочек вырастила я.
— Да, мэм. — Он откашлялся и, кажется, сплюнул. — Мэм, это Хойт Кэлхаун из дорожного патруля штата. Боюсь, у меня для вас плохие новости.
«Что ж, — подумала я, — выкладывай, не тяни».
Я так сильно стиснула трубку, что у меня даже пальцы захрустели. За пару мгновений, что пронеслись до его ответа, я изо всех сил старалась подготовиться к новому удару и заранее сообразить, что же стряслось. Уж мне ли не знать, что такое беда! Я могла бы рассказать этому человеку о неурожайных годах, об эпидемиях гриппа, о мировых войнах и о том, каково зарывать собственных деток в сырую и студеную землю. Не раз мне говорили, что дьяволу так и неймется, если люди счастливы, и потому он все помешивает свой котел, всыпая туда целые пригоршни яда. И вот он подсыпал новую порцию горестей!
— Мэм, Джо-Нелл Мак-Брум приходится вам… дочерью?
— Внучкой, — прохрипела я. Мое старое сердце забилось так, что я едва могла вздохнуть. Разве Джо-Нелл не дома? Нет, я не припомню грохота ее маленькой машины. Обычно она подымает ужасный шум, повсюду зажигает свет, включает миксер и названивает кому-то по телефону. От всего этого просыпается Элинор, несется вниз и устраивает Джо-Нелл скандал.
— О господи, — сказала я в трубку, — что с ней?
— Авария.
— Авария?!
— Успокойтесь, мэм, — заторопился Хойт Кэл-хаун, — я слышал, она жива. Но в любом случае, вам нужно подъехать в центральную городскую больницу. Ее увезли туда на «скорой».
— Сейчас же еду! — крикнула я. И тут у меня затряслось колено. Я не смогла бы унять эту дрожь даже за тысячу долларов. Мой мозг словно начисто высох, и в голове колотилась одна-единственная мысль: «Она умрет, она точно умрет!» Трубка упала мне на колени, но я даже не подняла ее. Фланелевая ночнушка провисла под ее тяжестью, словно голубая в цветочек сточная канава. Так я и сидела пару минут, покачивая телефонную трубку, словно младенца в люльке. На языке вертелось столько вопросов, которые я не задала мистеру Кэлхауну. Может, перезвонить ему и выяснить, что за авария? Может, она врезалась в дерево? Или кто-то стукнул ее по голове пивной бутылкой? (Элинор уже несколько лет предсказывает, что этим и кончится.) Но я понятия не имела, кто такой этот Кэлхаун и какой у него номер телефона. Сейчас, наверное, он сидит в своей патрульной машине, привалившись пузом к рулю, и передает что-нибудь по рации. А затем сплевывает в бумажный стакан, в каких продают кофе на вынос.
Из комнаты Элинор послышалось медленное шарканье, с которым выбираются из постели древние и брюзгливые старухи. Стало быть, она встает. Через минуту она появилась в дверях, придерживая ворот халата конопатой рукой.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
В последние дни гражданской войны дезертировавший с фронта Инман решает пробираться домой, в городок Холодная Гора, к своей невесте. История любви на фоне войны за независимость. Снятый по роману фильм Энтони Мингеллы номинировался на «Оскара».
Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории.
Роман современного классика Гора Видала — увлекательное, динамичное и крайне поучительное эпическое повествование о жизни Кира Спитамы, посла Дария Великого, очевидца многих событий классической истории.
Роман американской писательницы Джанет Фитч «Белый олеандр» сразу ставший бестселлером на ее родине, был положен в основу сценария одноименного фильма.Это книга о всепоглощающей ненависти и о побеждающей ее любви, о неразрывных узах, которые предопределяют помимо нашей воли нашу жизнь, о жестокой войне за духовную независимость, которую героиня объявляет собственной матери…