Американская пустыня - [13]

– Она в тебя втюрилась, – заметила Глория.

Того и гляди личинки прогрызут Тедовы ботинки, вопьются в ступни, проточат ходы сквозь ноги, торс, горло – к мозгу; ведь он в аду. Он посмотрел на небо, посмотрел на деревья, и на скалы, и на птиц, и на тени смерти. Почему же ад столь привлекателен внешне?

– Ерунда, – обронил Тед.

Они шли все дальше, держась за руки. Глория ощущала небывалую легкость – и это сказывалось в ее походке; Тед едва плелся, с огромным трудом переставляя под собой ноги.

Перед тем как спускаться по канатной дороге с горы, Глория увела детишек купить чего-нибудь пожевать, оставив Теда один на один с Ингой перед очередным экспонатом: гремучая змея поедала мышь-полевку.

– Что ты тут делаешь? – осведомился Тед. – Как ты узнала?

– Я тебя выследила.

– Выследила? Ты с ума сошла? – Насмерть перепуганный Тед пытался делать вид, что ему вовсе даже и не страшно: в конце концов люди смотрят! – Выследила? И что ты, по-твоему, такое затеяла?

– Мне просто необходимо было посмотреть на нее своими глазами, – пояснила Инга. – Ох, Тед, мне тебя ужасно жалко. Глория очень милая, но тебе она не подходит. И детишки такие чудесные.

– Именно, – отрезал он. – Это наши дети – мои и ее. Она – моя жена.

Инга покачала головой.

– Я вижу, как тебе тяжело. Видела на протяжении всего ленча. Трепа зануднее ты в жизни не слышал, верно?

– Пожалуйста, Инга, пожалуйста, не надо.

– Я люблю тебя, Тед.

– Тебе нельзя меня любить. Я женат.

– Но трахаться с тобой мне можно, да?

Тед видел: Глория остановилась и ждет, пока Перри завяжет шнурок.

– Я не это имел в виду, – буркнул он себе под нос, хотя Глория была слишком далеко, чтобы расслышать.

– Я ей все расскажу, – объявила Инга.

В желудке у Теда всколыхнулась жаркая волна страха, он почувствовал, что шатается.

– Инга, пожалуйста.

– Ты живешь во лжи, – обвинила она. Тед едва не плакал.

– Пожалуйста.

А Глория и дети между тем уже подошли. Эмили шагнула к Инге и предложила ей картофельных чипсов.

– Там небось столпотворение? – спросила детей Инга.

– Уйма народищу, – ответил Перри и рассмеялся, как если бы слова пришлись ему по вкусу.

Подошла вагонетка; Тед размышлял про себя, не выбить ли ему окно и не выброситься ли на скалы или, как вариант, не сбросить ли туда Ингу. Он держался рядом с Глорией, дабы пресечь любые Ингины поползновения, но девушка встала у противоположной стены вместе с детьми и показывала им что-то в окне. Все трое весело хихикали.

На автостоянке они распрощались, и Тед, ощущая странную легкость, покатил домой. Глория заметила, что ему не по себе, и спросила, не болит ли у него голова; и Тед сказал, болит. Дети тут же уснули, а Глория, откинувшись на сиденье, мурлыкала себе под нос какой-то мотивчик. Теду, хочешь не хочешь, предстояло рассказать ей, что он совал свой пестик в Ингину ступочку. Потому что если Инга все выложит первой, Глория от него точно уйдет, но если он сам скажет Глории, что, да, он поддался слабости, повел себя как последний трус, да, он понимает, что оступился, и ему ужасно жаль, но этого никогда, никогда больше не повторится, ведь он так любит ее и детей, – тогда есть шанс, ну, малая толика шанса, что Глория его, чего доброго, отравит, или застрелит, или зарежет – но не уйдет.

Поэтому тем же вечером Тед вошел в ванную комнату, пока Глория «отмокала» в горячей воде. Он опустил крышку унитаза и уселся на нее как на стул.

– Я здорово не в форме, – заметила Глория. – Прогулка-то сказывается. Завтра все мышцы будут ныть.

– У меня тоже, – кивнул Тед.

– Слушай, я, часом, не растолстела? – спросила она.

– Нет, – отозвался он, ничуть не погрешив против истины. – Глория, я должен тебе кое-что рассказать. – Глория выжидательно глядела на него – о, как доверчиво! – Насчет Инги. – Вот так же затравленно смотрит олень, внезапно застигнутый светом фар; Тед знал, что она знает: на педаль тормоза вовремя не нажмут.

– Так что насчет Инги?

– Глория, я с ней спал.

Глория отвернулась, затем схватила мыло и принялась яростно мыться.

– Глория…

– Не смей произносить моего имени.

– Мне страшно жаль. Я люблю тебя, я оступился, я люблю детей, я люблю тебя, и мне жаль, мне страшно жаль.

Глория ушла под воду, чтобы намочить волосы, вынырнула, потянулась за шампунем.

– Не будешь ли ты так добр закрыть за собою дверь?

Тед так и сделал, но, затворяя дверь ванной, гадал про себя, эту ли дверь она имела в виду.

В ту ночь Глория ничего ему не сказала, не накричала на него, не расплакалась, не велела ему перебираться на диван или еще куда. Но сама легла спать в махровом халате и в носках, развернулась спиной к нему и поджала колени.

После Тедовой измены Глория не ушла от мужа и прогонять его тоже не стала. Она заставила его ползать на брюхе – и, к вящему ужасу Теда, он обнаружил, что в этом деле дока. Он всякий день умолял жену о прощении – пока не почувствовал, что совершенно опустошен. Однако к попытке уйти из жизни подтолкнуло его отнюдь не унижение, а то же самое, что привело к интрижке с Ингой – чувство скуки, убежденность в том, что жизнь все равно кончена, что он никому не нужен.

Теперь Тед сидел в той же самой ванне, в которой в тот вечер плескалась Глория; сидел с кое-как притороченной к телу головой – и жизнь его была сшита заново на живую нитку ничуть не менее грубо.