Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 - [24]

С 1918 года большевистская партия стала называться Российской коммунистической партией. После революции в России в Соединенных Штатах это слово стало употребляться повсеместно и использоваться без разбора в отношении любых действий в зависимости от пристрастий и интересов говорившего. Оно скорее означало «меньшинство», чем «большинство». Обычно его употребляют, говоря об оппозиции к доминирующей партии или, как минимум, к человеку или людям, облеченным властью. Оно используется, когда говорят о тех, кто выступает против церкви, кто не согласен с местной властью, о школьной оппозиции и т. д. И бесполезно искать значение этого слова в словаре. Если бы его значение ограничивалось тем, что дается в обычном словаре, то его можно было бы применить только к членам «террористического крыла демократической партии, которое стало доминирующим в России во время революции марта 1917 года». Под это определение не подпадает даже советское правительство, созданное, когда большевики пришли к власти в ноябре 1917 года.

Это слово употребляется походя, но в Соединенных Штатах всегда несет в себе отрицательный смысл, в то время как в Сибири оно имело особое политическое значение и применялось к каждому, кто не поддерживал Колчака и окружавших его сторонников самодержавия. В Соединенных Штатах оно имеет совсем другой смысл, особенно когда употребляется в отношении русских. В Соединенных Штатах большевиков изображают маньяками с бомбой, пытающимися уничтожить цивилизацию. Если использовать слово «большевик» в качестве клейма, как это было и есть в Соединенных Штатах, то в соответствии с нормами морали русские крестьяне заслуживали его меньше всех других классов, которые я увидел в Сибири.

Политическое значение слова «большевик», как оно использовалось в Сибири, включало в себя представителей земства, поскольку они не разделяли идей Колчака в отношении того, какую власть следует установить в России. Эти люди жили среди народа и пользовались его доверием, что отражалось в том, что они занимали свои посты в результате выборов, на которых голосовали их соседи и односельчане.

Если не считать тех, кто поддерживал Колчака, в Сибири никто не пользовался такими благами современной цивилизации, как свобода слова, свобода собраний, свобода любых законных действий, которые признаются врожденными правами всех цивилизованных людей. Земства, думы и кооперативы были настолько хорошо известны как легальные, заслуживающие доверия, законопослушные организации, что Колчаку было бы трудно оправдать перед лицом остального мира использование жестоких репрессивных мер против этих органов, если называть их тем, чем они являлись. Гораздо проще было сделать это, объединив всех, кто не поддерживал Колчака, в одну группу и назвать их большевиками, что за пределами России автоматически бросало на этих людей темную тень. Как могли представители земств и тысячи других русских, таких же, как они, не лучше и не хуже, избежать клейма в глазах Соединенных Штатов, если в Сибири их политические взгляды классифицировались как большевистские? Единственный способ заключался в том, чтобы, невзирая на собственные принципы, отказаться от своих идей о власти, перекраситься, прыгнуть в лодку Колчака и начать грести.

Очевидно, что иммиграционные власти Соединенных Штатов использовали ту же политическую классификацию русских, которую установил в Сибири Колчак. Я знаю одного русского, который являлся в Сибири членом кооперативного общества и не принимал участия в политических конфликтах. В 1919 году он получил разрешение приехать по делам в Соединенные Штаты. Мои изыскания привели меня к выводу, что до отъезда из Владивостока этот русский был честным, добропорядочным человеком. Когда он прибыл в Сан-Франциско, иммиграционные власти посадили его под арест, а пресса заклеймила как самого страшного большевика из Сибири. Почему этого человека причислили к большевикам? Он не выступал против Колчака, но оказался большевиком, только потому что не был его активным сторонником.

Теперь перевернем картинку и посмотрим на нее с другой стороны. В 1919 году Семенов отправил в Вашингтон капитана из своего штаба. У этого эмиссара не только не возникло проблем с тем, чтобы попасть в Соединенные Штаты, но в прессе я увидел, что по дороге из Сан-Франциско в Вашингтон некоторые видные американцы организовали этому русскому возможность рассказать о положении в Сибири. Я не знаю цели визита этого эмиссара Семенова, но он громогласно заявлял, что одна из его задач заключается в том, чтобы освободить меня от командования американскими войсками. Когда этот русский вернулся во Владивосток, он сказал, что военное министерство отнеслось к нему с большим вниманием и поручило полковнику американской армии Кронину сопровождать его в Вашингтоне и содействовать ему во встречах с видными людьми. Еще он заявил, что, когда уезжал из Вашингтона, полковник Кронин заверил его, что меня снимут с командования еще до того, как он доберется до Владивостока. Этот человек представлял Семенова, и естественно предположить, что он исповедовал те же моральные принципы и был таким же преступником, как и его шеф. Личные качества Семенова были очень хорошо известны в Вашингтоне, однако, судя по всему, на это не обратили внимания. При принятии решения о том, может ли русский получить разрешение на въезд в Соединенные Штаты, учитывалась только его политическая классификация. Общая информация для иммигрантов, изданная министерством труда Соединенных Штатов, гласит: «Иммиграционные законы направлены на то, чтобы в Соединенные Штаты въезжали только психически здоровые, нравственно чистые и физически развитые иностранцы».