Американец - [8]

По этой причине для сотрудников, в ожидании назначения томившихся в зале на первом этаже, ежедневно были забронированы места в первом классе по основным направлениям: одно на рейсе в Милан, одно – в Турин, двухместная каюта на кораблях в Палермо и Кальяри и даже целый вагон в скоростном римском поезде. В течение двадцати четырех часов банк был готов отправить своего человека в отделения Лондона, Парижа, Берлина, а приложив чуточку дополнительных усилий – и в Гонконг, Буэнос-Айрес или в филиал на Парк-авеню в Нью-Йорке. Головной офис не скупился, когда надо было поддержать регионы, где не хватало работников.

Еще Эдуардо понял, что к моменту выхода на пенсию успеет поглотить неимоверное количество кофеина. Каждый час под разными благовидными предлогами устраивались перерывы на кофе. Напиток был сладким: бариста из ближайшего бара «Сплендоре» любил подавать его клиентам, добавив в чашечку ложку кремины^[4], которую он зачерпывал из миски под стойкой. Бунт против сего ритуала повлек бы за собой конфликт со столпом национальной кредитной системы – человеком с креминой. В долгосрочной перспективе это могло нанести куда больший урон, чем высокий гликемический индекс.

Он понял, что с сигаретами тоже перебирает. Больше никаких легких «Линда», которые он курил в Бари, – теперь только «Стоп» без фильтра, одна за одной. Каждый раз, выйдя из бара с Паскуале и другими коллегами, он останавливался перекурить на небольшой площади, где царила тишина и росла вековая бугенвиллея. Там же находился украшенный деревянной резьбой вход в какой-то офис. Со временем отец узнал, что видневшийся в глубине бледный как смерть мужчина, уткнувшийся в монитор, выполняет одну из самых отвратительных обязанностей: там выставляли на аукцион арестованную недвижимость некредитоспособных плательщиков.

За несколько недель мой отец понял еще одну вещь: когда клиент просит о займе, то всегда выглядит так, будто не слишком в нем нуждается, когда же приходит время возвращать кредит, тотчас дает о себе знать притаившийся в нем бедняк.

Постигая правила игры, он также понял, что умение предугадать, будет ли возвращен кредит, сродни искусству предсказания – под стать гороскопам Анны. Наверняка известно лишь то, что, переступив порог банка, любой человек всегда делает одно и то же – лжет.

– Поэтому мы требуем предоставить нам целую кипу бумаг, прежде чем выплатить хотя бы лиру, – повторял Паскуале, его наставник с того самого дня, когда он впервые появился в отделе и увидел, как сотрудники бродят по залу с отсутствующим выражением лица и шушукаются друг с другом, – круговорот галстуков в косую полоску и натертых до блеска туфель.

Ему повезло. Он давно знал Паскуале Сомму, сына мыловара с виа Дуомо. Тот был кем-то вроде бродячего старьевщика, вселявшего ужас в ребенка из бедной семьи. В последний раз они виделись, когда мыловар пришел к ним с сыном, чтобы забрать стиральную машину: дон Джеппино, отец Эдуардо, не смог за нее расплатиться.

– Но одних бумаг недостаточно, ты должен раскусить клиента, чтобы понять его, и все равно ты так и не узнаешь до конца, кто перед тобой… – делился опытом Паскуале, указывая на бледного человечка за письменным столом. – Ты даже представить себе не можешь, какие шакалы тут крутятся, когда начинаются торги. Просто в банке все что угодно, даже бедность, может обернуться богатством.

Понять эту премудрость мой отец был неспособен. Он мог признать, что богатство порой выпаривается до бедности, но никак не допустить, что бедность конденсируется в богатство. Он, как и его отец, слишком долго жил впроголодь, чтобы вообразить нечто подобное.

Со временем он понял, что в банке существовала устоявшаяся привычка – держать фирменные канцелярские товары не в ящиках стола, а в коридоре, у всех на виду. Оттуда канцтовары начинали свой причудливый путь и распространялись в виде ненавязчивой рекламы всемогущего Банка Неаполя среди тех, кто к Банку Неаполя никакого отношения не имел. Теоретически это выглядело воровством и убытком для учреждения, на практике же это была маркетинговая стратегия. Год за годом, день за днем Эдуардо приходил домой, нагруженный скрепками, степлерами, антистеплерами, дыроколами, обложками, файлами, почтовыми бланками, ручками, карандашами, ластиками, резинками, скотчем, пачками бумаги, ежедневниками, блокнотами, грифелями, механическими карандашами, чернилами и ножницами всевозможных размеров. В тучные годы он даже сумел вынести две печатные машинки «Оливетти Леттера 22».

Также он понял, что споры профсоюза с руководством инсценированы, за кулисами между ними царили совет да любовь, как у молодоженов в медовый месяц. До перевода в центральный офис Паскуале более десяти лет проработал младшим помощником кассира в римском филиале. После такого долгого периода, проведенного на предпоследней ступеньке империи (последнюю занимали посыльные без высшего образования), возможностей для карьерного роста стало катастрофически мало. Поэтому пару лет назад он обратился в профсоюз. В обмен на сумму, равную пяти зарплатам, о нем замолвили слово в отделе по подбору персонала, и его взяли в фондовый отдел. Удерживая часть суточных и пользуясь льготами, он окупил свои инвестиции в мгновение ока. Вдобавок на прошлый Новый год его поощрили командировкой в Париж со всей семьей.