Америго - [58]

Под визг юных зрителей начался третий акт. Софит обозначил минование еще нескольких дней, и тогда остальные домочадцы вышли на поиски. Взволнованная женщина и нетерпеливо припрыгивающий ребенок заходили за деревья, зачем-то ощупывали механические ветки и бесформенные зеленые заросли, изображенные на задней стене, потом возвращались на сцену и высматривали беглеца в зале. Самые невоспитанные из детей рассерженно указывали пальцами на сверкающий холм из монет, а родители на них шикали – без особого успеха. Женщина и ребенок спустя некоторое время все же заметили благополучный холм, приблизились к нему и в нерешительности стали его разглядывать. Монетки зашевелились, и наружу высунулась голова мужчины. Дети в зале опять засмеялись. Но женщине было не до смеха. Она сорвалась и заголосила так, что пошатнулись сувениры в стенных нишах. Она упрекала мужа в черствости и безрассудстве, перебрала какие-то его давние проступки, затем перешла к воспоминаниям о тяжкой жизни на Корабле и теперь, как могло показаться, ругалась сама с собой. Мужчина вздохнул и вернулся к своему высокому холму, чтобы зарыться в него обратно. Тогда женщина затопала ногами и громко пожелала ему кануть в пучины синего Океана, а потом что-то злобно прошептала – зрители расслышали только слово «Создатели»…

За кулисами снова ударил гром, и кораблеоны начали проваливаться под сцену. Мужчина едва успел отступить от незаметно раскрывшегося люка. Когда его Блага «канули» в трюм все до последней монетки, он рассвирепел и тоже воскликнул что-то во имя Создателей, и большой красивый дом… вспыхнул огнем! Саймону показалось, что огонь – настоящий, во всяком случае, когда рассеялась завеса дыма, от дома уже остались лишь черные обрубки, разбросанные среди картонных кустов. Скоро и они бесшумно пропали со сцены, а члены семьи начали плакать навзрыд. Громче всех выл маленький мальчик, и Саймон даже пожалел его (он понимал, что это делается понарошку, но испугался от мыслей о том, как юного актера могли заставить так правдоподобно плакать).

Тут мужчина и женщина, не переставая рыдать, кинулись друг другу в объятия, а ребенок прилип к ним сбоку. Нарисованные на стене заросли внезапно разошлись пополам, открыв темный проход, из которого донеслись знакомые звуки островной природы. Софит окрасил сцену цветом лучей заходящего солнца, и все семейство отправилось в сумрачную даль – очевидно, искать место для нового жилища.

Зал растроганно ахнул и разразился рукоплесканиями.

Софит погас, что символизировало окончание первого отделения представления. И откуда-то выбрался Юджин Ховард в своем клетчатом фраке.

– Красота-а! – завопил он на весь зал, едва ли не громче рукоплесканий. – Красота-а-а-а! Бла-а-аго! – «А» у него превращалась в забавный тонкий рык, отчего многие зрители, уставши наконец аплодировать, засмотрелись на него и стали смеяться. Комедиант, желая доказать свою преданность публике, начал сам хлопать в ладоши и даже пристукивать ногой в оранжевом ботинке, что вдохновило еще один порыв зрительского восторга. Следуя его примеру, они принялись топать под столиками, и у Саймона загудело в ушах.

– Мама, – нервно заговорил он, – когда мы пойдем на твой… обед? или домой?..

– Я не слышу тебя, сынок! – воскликнула счастливая Фелиция Спарклз, хлопая часто-часто и почти не отрывая друг от друга ладони.

– Когда мы пойдем… – снова попытался мальчик, уже с полным ртом.

– Я не слышу, скажи громче, милый!

Включились люстры; топот и гам продолжались – неумолимо.

– Домой!!! – закричал Саймон и поперхнулся.

– Что с тобой? – только разглядев его, спросила мать и опустила руку ему на плечо: он дергался от кашля и легко мог опрокинуть один из сосудов.

«Неплохой… идеей… было бы… научить кого-нибудь… понимать слова по выражению лица…» – такие мысли кувыркались в голове у Саймона; он перестал кашлять лишь к тому времени, когда немного утихомирилась и публика. Миссис Спарклз укоризненно тряхнула золотистыми кудрями и тут же опять заулыбалась – все беспокойства она оставила у входа в Кораблеатр.

– Вот такое, значит, случается, когда благополучие не может ужиться со сплоченностью, – произнес, отдышавшись, комедиант. – Держите ваши кораблеончики где-нибудь подальше, почтенные Господа и собственники! Хотя что это я, болван, говорю – вас ведь ждет антракт! Готовьтесь к высокому Абсурду, друзья, и делайте дополнительные заказы!

После этого он мигом убрался со сцены, а зал вновь зашумел звоном стекла, скрежетом приборов и возбужденными размышлением разговорами.

Саймон в очередной раз обратил внимание на стенные сувениры. И сколько же их было в этих нишах! Словно сами хозяева Америго милостиво согласились присутствовать в доме «высокого искусства комедии»! Словно сами Создатели позволили своим творениям недолго поглазеть друг на друга перед настоящей встречей на вожделенном острове. Волшебники, феи, гномы, сказочные звери и птицы гордо восседали в своих ложах, блистая начищенными лбами, носами и клювами. Глядя на них, мальчик щурился и зачем-то натирал собственный лоб.

За время антракта к их столику подошли еще несколько гостей, и, к счастью, ни один из них всерьез не заинтересовался Саймоном. Миссис Спарклз же увлеклась ими до того, что никакого заказа сделать не успела. Юджин Ховард выкатил на сцену необыкновенное устройство, похожее на кухонную плиту без духового шкафа. За ним волочились провода, подходящие к деревянному ящику с прорезями, закрепленному на «варочной поверхности». Комедиант щелкнул кнопкой, и внутри ящика что-то зашелестело бумажным шелестом. Но зрители смотрели мимо него: только что вновь раздвинулся второй занавес, и стена, исписанная зелеными стеблями, стена, в которой недавно скрылись актеры, впечатляющим образом поворачивалась со всеми декорациями вокруг своей оси! Впрочем, ее обратная сторона представляла собой совершенно белый, ничем не примечательный квадрат.