Амелия - [31]

Вот так вследствие злополучной случайности – отсутствия пера, чернил и бумаги и нашей боязни доверить гонцу свою тайну – миссис Гаррис узнала всю правду, а это заставило священника пустить в ход самые крайние средства, что и привело к счастливому исходу, о котором вы слышали и которого, как считала моя матушка, нам бы не видать, если бы в ту минуту, когда все раскрылось, доктор Гаррисон не выказал такую решимость.

Вот таким образом, сударыня, я женился на Амелии, и вы, возможно, подумаете, что более полного счастья мне и вообразить было нельзя. Вероятно, так оно тогда и было, и все же, положа руку на сердце, должен сказать, что любовь, которую я тогда питал к Амелии, несравнима с тем чувством, которое я питаю к ней теперь.

– Счастливая Амелия! – воскликнула мисс Мэтьюз. – Если бы все мужчины походили на вас, то все женщины были бы счастливыми; да что там, никто бы тогда с горем не знался. Признаться по совести, я убеждена – половина человеческих бедствий проистекает вследствие отвратительного непостоянства вашего пола по отношению к нам, женщинам.

Здесь мы и закончим эту главу, дабы предоставить читателю возможность основательно поразмыслить над высказанными выше соображениями.

Глава 8, в которой наши читатели, возможно, разойдутся во мнениях относительно поведения мистера Бута

Бут между тем продолжал свой рассказ следующим образом:

– В первые месяцы нашего брака событий, достойных упоминания, не произошло. Полагаю, мисс Мэтьюз, мне нет нужды говорить вам, что я нашел в моей Амелии образец совершенства. На первых порах только миссис Гаррис причиняла нам некоторое беспокойство. Ее согласие на наш брак нельзя было назвать добровольным – она вынуждена была уступить настояниям доктора, однако со временем стала смотреть на наш союз все более благосклонно и в конце концов, казалось, вполне с ним примирилась. Мы в немалой степени приписывали это доброму влиянию мисс Бетти, которую я всегда считал своим другом. Она очень содействовала побегу Амелии, о чем я не успел сказать прежде, и при всех обстоятельствах держалась – по крайней мере внешне – безукоризненно, как по отношению ко мне, так и к своей сестре, и потому мы полагали ее преданнейшей своей сторонницей.

Примерно полгода спустя после нашей женитьбы к моему полку присоединили еще две роты, в одной из которых я получил должность лейтенанта. В связи с этим мисс Бетти впервые обнаружила свой нрав, навлекший впоследствии на нас не одно суровое испытание.

– А что я вам говорила, сударь, – вставила мисс Мэтьюз. – Выходит, мое мнение об этой особе было справедливым. Нет, нет, не убеждайте меня, будто у придирчивой ханжи могут быть какие-то добродетели и…

Тут мисс Мэтьюз запнулась, не найдясь, чему уподобить свое отвращение, и Бут продолжал:

– Вероятно, вы помните, сударыня, между мной и миссис Гаррис с самого начала был уговор, что все полученное за женой приданое я перепишу на Амелию за вычетом определенной суммы, которая должна быть истрачена на мое продвижение по службе, но, поскольку наше бракосочетание происходило при уже известных вам теперь обстоятельствах, этот наш уговор так и не был выполнен. И с того дня, как я стал мужем Амелии, ее мать ни разу ни единым словом об этом не обмолвилась; что же до меня, то, признаюсь, я еще не очнулся от того блаженного сна, в котором пребывал, убаюканный обладанием Амелии.

При этих словах мисс Мэтьюз вздохнула и устремила на Бута взор, исполненный необычайной нежности, а он тем временем продолжал свой рассказ:

– Как-то утром, вскоре после моего повышения по службе, миссис Гаррис воспользовалась случаем поговорить со мной по этому поводу. Она сказала, что поскольку должность лейтенанта досталась мне даром,[79] она была бы непрочь ссудить меня деньгами, чтобы содействовать получению мной следующего чина, и если потребуется сумма больше той, о которой шла речь прежде, то она за этим не постоит, поскольку очень довольна моим отношением к ее дочери. При этом она выразила надежду, что я по-прежнему согласен остальную часть полагающегося Амелии приданого отказать супруге.

Я от всего сердца поблагодарил ее за материнскую доброту и сказал, что если бы обладал целым миром, то и его охотно положил бы к ногам моей Амелии. Да что там, Бог свидетель, я не пожалел бы и десяти тысяч миров!

Пылкость моих чувств пришлась, судя по всему, миссис Гаррис по душе, и в заключение нашего разговора она обещала немедля послать за стряпчим и отдать ему необходимые распоряжения.

С этого времени в поведении мисс Бетти произошла разительная перемена. Она держалась теперь с сестрой, точно так же, как и со мной, куда более сдержанно. Она раздражалась и выходила из себя по малейшему поводу; она нередко пускалась теперь в рассуждения о пагубных последствиях неразумных браков, особенно в присутствии матери; и стоило мне на людях выказать ненароком свою любовь к Амелии или вымолвить ласковое слово, как она непременно роняла едкое замечание насчет недолговечности чересчур пылких страстей, а если я заговаривал о своей привязанности к жене, ее сестра выражала любезное желание услышать от меня те же слова лет через семь.