Амёба - [14]

Самоутверждение продолжалось.

— Родину защищал! — орал Вавочка в тенниске, чуть не колотя себя в грудь.

— Ага! Защищал, блин! Под вольтанутого закосил и дома дослуживал, — запальчиво бросил Вавочка в костюме, но осёкся.

Нельзя было, конечно, пускать в ход этот сокрушительный аргумент. Как термоядерный удар, он не разбирал, кто его наносит, он сжигал и победителей, и побеждённых.

Тем не менее противник позеленел, начал заикаться и окончательно утратил членораздельность речи.

— Это… — сказал он. — Ты, блин… Это… Туда-сюда… Сам ты…

Здесь он кое-как овладел собой.

— Ты знаешь что? — плачуще выкрикнул он. — Ты мышей ни фига не ловил, в столовой рисовал!

В переводе на человеческий это означало, что Вавочка дремал, будучи дневальным, и разливал по тарелкам суп, причём несправедливо разливал.

Потом оба внезапно обессилели, почувствовали голод и замолчали. Ещё раз с отвращением оглядели друг друга, и присвоивший ковбойку буркнул:

— Ладно. Пошли жрать.

Противоположного Вавочку передёрнуло от такой бесцеремонности, но он каким-то чудом сдержался и последовал на кухню за обнаглевшим самозванцем.

Горелка была зажжена, алюминиевая кастрюля значительной ёмкости — установлена. Владелец костюма достал пачку сигарет, предложил с надменным видом. Двойник бешено посмотрел на него, но сигарету взял. Прикурил, однако, от газа, как бы не заметив протянутой зажигалки. Оба глядели друг на друга, и казалось, затягивались не дымом, а ненавистью. Докурили одновременно. Присвоивший тенниску взял отмытую консервную банку для использованных спичек и стал гасить сигарету. Гасил унизительно долго, и владелец костюма, потеряв терпение, просто выбросил окурок в форточку.

— Ты что делаешь? — заорал на него Вавочка.

Но тут, к счастью, фыркнула кастрюля. Всё ещё вне себя владелец тенниски разбросал по тарелкам вегетарианскую солянку.

Вышла не еда, а нервотрёпка: каждый думал не столько о насыщении, сколько о том, чтобы выглядеть прилично и не походить ни в чём на сидящего напротив. Владелец тенниски хотел обмакнуть хлеб в соль, но так вышло, что двойник его опередил. Вавочка вышел из себя и сказал, что он думает об опередившем. В ответ тот оскалился из костюма и продолжал чавкать. Тогда Вавочка бросил с грохотом ложку на стол. Тот вздрогнул, но довольно быстро овладел собой, и чавканье возобновилось.

— Посмотрел бы ты на себя в зеркало, козёл! — тихо произнёс Вавочка — и внутренности свело спазмой вчерашнего страха: огромное чёрное зеркало, и кто-то с поразительной, нечеловеческой точностью повторяет в подробностях все твои движения, эхом отдаётся шлёпанье босых ног.

Тот, что в костюме, тоже прервал еду, в глазах его был такой же страх — вспомнил и он. Оба глядели друг на друга, и глаза их становились попеременно то жалкими, то презрительными. Это зеркало? Это Вавочка? Вот этот крысёнок — Вавочка?..

Застыв лицами и не произнеся ни слова, они чужого и своего, солянку всё же прикончили. Владелец костюма поднялся первым.

— Я разогрел, а ты вымой! — приказал владелец тенниски.

— Облезешь! — бросил не оборачиваясь тот. Он был уже в дверях.

Владелец тенниски подскочил к нему, ухватил за плечо, рванул.

— Я разогрел, а ты вымой!!

Здесь должна была наконец случиться драка, и она случилась бы непременно, если бы в коридоре медлительным большим пузырём не всплыло и не булькнуло мелодично всё то же зловещее: «Блюм-блям».

Кто-то опять стоял на рогожном прямоугольнике тряпки перед дверью и, ожидая приближающихся из глубины квартиры шагов, без интереса рассматривал вырубленную в стене фразу десятилетней давности «Вавка — шмакодявка», дважды в процессе текущих ремонтов закрашенную серо-зелёной краской и всё же ещё вполне читаемую. Вот на лице стоящего проступает недовольство, он снова подносит палец к кнопке звонка и…

Серые, как газетный лист, лица Вавочек чуть порозовели, дыхание возобновилось. Тот, что стоял поближе, пошёл и поставил кресло. За дверью мог быть Лёня. И очень даже просто: купил ещё бутылку и вернулся. Это было бы хорошо. Это сразу многое бы распутало. («Что, Лёня, дверью ошибся? Выскочил не туда? Туалет, он у нас тут налево, а направо — выход…»)

Миновав проём, владелец костюма обернулся, и Вавочки чуть не столкнулись.

— Тебя, знаешь, как зовут…

— Меня Владимир Васильевич зовут! — отрезал владелец тенниски и попытался пройти в коридор. Последовало несколько обоюдных толчков, сдавленных возгласов: «Крутой, что ли?» — и наконец оба очутились перед дверью.

— Блюм-блям.

Который в костюме взялся было за пластмассовую шестерёнку, но другой, в тенниске, ухватил его за рукав. Испуганно уставились друг на друга. А если не Лёня?

Костюм молча кивнул на дверь кухни. Двойник так же молча помотал головой — моя, мол, очередь открывать. Сделал попытку прорваться, но был отброшен ударом ноги и тыльной части тела. Вавочка в костюме судорожно щёлкнул замком, чуть приоткрыл дверь — и тот, что в тенниске, во мгновение ока прилип к стене.

Приоткрыл, говорю, дверь и просунул голову на площадку.

— Я сейчас! Моментик! — выпалил он наружу и, даже не успев уяснить, кто там, собственно, пришёл, снова оказался лицом к лицу с двойником, придерживая прикрытую дверь заведённой за спину рукой. Взгляд его был красноречив.