Алые маки на серых скалах - [86]

— Почему советская флотилия на предъявленный англичанами ультиматум отказалась покинуть берега Баку? — после затянувшегося молчания с упреком спросил министр.

— Разве господину министру не известно, что дельта Волги у Астрахани и по сей день еще во льдах? Куда же было пристать кораблям? Вас, господин министр, не беспокоит, что гонимые Красной Армией белогвардейские отребья царской империи не сегодня, так завтра наводнят Закавказье. Позвольте спросить, что же станет с вашей национальной республикой?

— Англичане помогут нам прогнать их, — упрямо тряхнул блестящей шевелюрой министр, поднялся, дав понять, что аудиенция окончена. Но Камо не сразу встал. Он едва сдерживал досаду, что потерял время в бесполезном разговоре с человеком, бессильным повлиять на ход событий.

— Доложите своему правительству, что Москва требует немедленно освободить моряков торгового флота.

— У нашего правительства нет дипломатических отношений с Советами. Ведите переговоры с англичанами, — последовал ответ.

— Мы обратимся к Бакинской рабочей конференции, то есть к азербайджанскому народу! — отпарировал Камо и откланялся. Он с таким достоинством покинул кабинет министра, как будто одержал полную дипломатическую победу.

Однако следовало срочно замести следы. Фаэтон с закрытым верхом ждал его у подъезда. На козлах сидел Роман Разин.

В тот же вечер Камо доложил Бакинскому комитету о результатах переговоров.

— Мусаватисты боятся своих заокеанских хозяев, — озабоченно сказал Бунят-заде. — Народ надо срочно поднять! Ты, дорогой Камо, своих бойцов тоже распредели по районам!

На следующий день по всему городу на стенах домов были расклеены листовки об аресте советских моряков и о том, что мусаватистское правительство отказалось от товарообмена с Советской Россией. Всюду проходили митинги, на которых выступали и камовцы. К Бакинскому порту потянулись длинные шеренги рабочих-демонстрантов с лозунгами: «Освободить немедленно советских моряков!» Объявили забастовку портовые рабочие, это уже било по карману не только судовладельцев Азербайджана, но и самих оккупантов. Президиум Бакинской рабочей конференции предъявил ультиматум, угрожая всеобщей городской забастовкой. Подействовало: арестованных освободили. Это была крупная победа пролетариата Баку.

По рекомендации Бакинского комитета в отряд Камо были приняты и местные коммунисты: Арусяк Габриелян, Гайк Айрапетян и — к великой радости Аси — ее любимая Амалия Тонян.

Встреча двух подруг была такой бурной, что не обошлась без слез, без «хлюпанья носом», как презрительно говорила Аня Новикова. Ася и Ами ушли от всех и долго бродили по бакинским бульварам, чтобы вдоволь, без свидетелей, наговориться. Вспоминали годы учебы, которые теперь казались им такими счастливыми и прекрасными, будто не было ни треволнений, ни пережитого страха и горя. С печалью вспоминали о погибших большевиках.

— Каких людей мы потеряли! Каких людей! — с болью сказала Амалия. — Веришь, Асенька, в те дни, после падения Бакинской коммуны и расстрела комиссаров, я ходила как оглушенная. Тяжелые времена мы переживали… Иной раз думалось: ни один коммунист не уцелеет в Баку…

Да, этим двум подругам было о чем поговорить! Им бы и целого дня не хватило.

В конце концов Амалия, извинившись, остановила ее:

— Уже поздно, Асек, пора идти. Завидую я тебе, что ты была на фронте с таким человеком, как Камо. Кстати, небось все вы, девчата, влюблены в него?

— Признайся — ты сама полюбила его с первого взгляда… Но если серьезно, Ами, то Камо такой человек, что в него влюбиться невозможно. Его можно только уважать и любить. А вот скажи мне, только по-честному, не слыхала ли что-нибудь о Цолаке Аматуни? — неожиданно для себя вдруг спросила Ася.

— О Цолаке? Аматуни? — искренне удивилась Амалия и недоверчиво взглянула на подругу: не шутит ли? Но, увидев ее пылающее лицо, поняла, как мучительно было Асе заговорить об этом человеке. Неужели она не знает, что и он зачислен в отряд Камо?

— Что ты говоришь! — обрадовалась Ася. — Но ты ничего такого не подумай, — спохватившись, добавила она, — Камо предупредил бойцов отряда, чтобы никаких ухаживаний не было между нами.

— И Камо прав! — решительно сказала Амалия. — Революция — прежде всего! А после победы можно и жениться и пережениться…

…Пора было думать о сне. Девушки тихо поднялись к Габриелянам, решив, что Амалии уже поздно идти домой.

Когда они на цыпочках пробрались в комнату, там уже все спали. Только Арусяк беспокойно заворчала:

— Тс-с, полуночницы, девчат разбудите… Ложитесь на диван!

Через несколько дней после встречи с Амалией Ася неожиданно, нос к носу, столкнулась с Цолаком Аматуни.

— Асек!

Боже мой! Как крепка, как совершенна грудная клетка человека, если она способна выдержать натиск готового выскочить из нее взволнованного сердца! Мысленно Ася давно готовила себя к возможной встрече с Цолаком. Но она вовсе не предполагала, что потеряет при этом власть над собой, что при всем честном народе бросится к любимому на грудь и зарыдает.

— О чем, глупая моя? Я рядом. Все позади, — взволнованно прошептал Цолак и нежно провел ладонью по ее волнистым волосам, щекотавшим его подбородок.