— Помогите, уби-ва-ют… — Тишину ночи разбудил отчаянный женский крик, и тут же раздался выстрел, процокали по мостовой копыта, и все замерло.
Ася с бьющимся сердцем вскочила с постели и подбежала к окну. Пугающе резко скрипнула рама: в комнату ворвался предутренний холодок, настоянный на прелом запахе опавших листьев.
Ася, облокотившись на подоконник, высунулась наружу. Ее густые волосы сразу же повлажнели: на улице моросил мелкий дождь. Нигде ни огонька, ни звука. Будто и вовсе не было вопля о помощи. Лишь деревья в палисаднике с обвисшими голыми ветками, точно плакальщицы с распущенными косами, уныло покачивались от ветра. Щемящая душу тоска охватила Асю: кто же кричал?
— Девочки, немедленно закройте окно и ложитесь, — из соседней комнаты донесся строгий голос матери.
— Но ведь стреляли… — запротестовала сестренка Галя, которая тоже проснулась.
— Не наше дело! — последовал категорический ответ.
— Как не наше? — вмешалась Ася. — Там звали на помощь, кто-то должен откликнуться?
— Без нас обойдутся! Ложись и не будоражь младшую сестру!
Ася порывисто, в сердцах прикрыла окно. На глаза навернулись слезы обиды. Добрая, сердечная, мать всегда, чтобы уберечь детей и мужа, стремилась отгородиться от живущей бок о бок людской горести. Интересно, спит ли отец! Едва ли! А ведь даже голоса не подал! Небось хотел встать, да мать силой удержала. Но ведь ее только ее родители — вся улица так себя ведет. Замерли, затаились, хотя трудно поверить, что можно спать после того, что произошло…
— Асек-джан, кого это убивали? — шепотом спросила сестренка. — Сядь поближе, мне страшно!
— Разве я знаю? Спи! Мы ведь пока в безопасности!
— Пока? Только пока?
— Да, только пока! Спи! Я сейчас тоже лягу.
Однако снова лечь в постель Ася уже не могла. Она тихо, на цыпочках, подошла к закрытому окну и сквозь стекла начала всматриваться в пугающую темень. Кто же все-таки кричал? Кто? Сердце нестерпимо ныло. Пасмурная погода всегда действовала на Асю угнетающе. Осенью ей невольно думалось о неустойчивости, недолговечности человеческой жизни. Не так ли неумолимо, необратимо уйдут и ее весны? Эта же ночь совсем придавила своим криком…
— Ася, не стой босиком на холодном полу! Простудишься!
Мать была верна себе: будто видела через стены. Асю всегда удивляла эта ее способность. Сейчас, конечно, и она взволнована до предела, просто крепится.
Ася на цыпочках подошла к кровати и легла: пусть мать успокоится. Она денно и нощно печется о своих детях, оставаясь в счастливом неведении о том внутреннем напряжении, в котором они живут, ежеминутно сталкиваясь с суровой действительностью. Вот и теперь не предполагает, насколько близко к сердцу приняли ее девочки людскую беду, вошедшую в их души с ночным криком о помощи.
— Турки, наверное, увезли армянку, да? — еле слышно спросила сестренка. — Хорошо, если в жены, а если, если…
— Глупости, Галка, спи! А если не турки, а жандармы уводят людей?
— Жандармы? Разве они и женщин берут? За что ж?
— За разное, Галка, спи, — мягко сказала Ася.
Сестренка притихла, и вскоре послышалось ее мерное дыхание.
Ася же уставилась широко открытыми глазами в едва белевший в темноте потолок. Погруженная в свои мысли, она не сразу услышала тихое царапанье по оконному стеклу. Это было так неожиданно, что она вздрогнула. Только опасение, что повторный звук может разбудить мать, заставило Асю преодолеть страх и на цыпочках подойти к окну.
Каково же было ее удивление, когда, раздвинув занавесочку, она различила в темноте лицо Амалии, самой близкой своей подружки. Взволнованная, Ася, рискуя поднять в доме переполох, с величайшей осторожностью открыла окно.
Проклятый скрип резко отдался в сердце. Ася замерла. Прислушалась. К счастью, кажется, никто на этот раз не проснулся.
— Накинь пальто и живо спускайся ко мне: дело есть, — прошептала подруга.
— Дождь ведь, Ами-джан, холодно! Лучше ты сюда поднимайся!
— Не до холода, понимаешь? Человека надо спасти.
— Кого? Что с тобой, Ами? — Острая тревога за подругу сжала сердце Аси. — Сейчас, сейчас, Ами-джан, только оденусь. Но, ради бога, скажи одно только словечко: это связано с недавним криком и выстрелом?
— Да! Да! Спеши, все вопросы потом! Сейчас просто поверь мне на слово, что это святое дело, за которое жизнь отдать не жалко.
Противная нервная дрожь охватила Асю. Ни слова не говоря, лихорадочно хватаясь впотьмах то за одну вещь, то за другую, она наконец нашла халат и, поспешно накинув прямо на ночную рубашку, осторожно через окно спустилась вниз.
— А тебе не страшно? — непокорными губами прошептала Ася.
— Что-о? Или я ошиблась в тебе?
Голос подруги прозвучал строго. Ася взволнованно схватила ее за плечи, боясь, что та в гневе уйдет.
— Да это я так, не сердись, пожалуйста! Скажи, что надо делать? Я готова для тебя на все, — взмолилась Ася.
— Не для меня, для дела народа, для его счастья. Можешь поклясться жизнью, что не подведешь, не отступишь? Что бы с тобой ни случилось? Говори, ну?
Ася загорелась. Необоримая дрожь вдруг оставила ее, хотя она стояла под мелким моросящим дождем, едва прикрытая, и в туфельках на босу ногу. Горячим шепотом Ася страстно произнесла: