Альтруисты - [78]

– Ну, ну, – ворковала Бекс, потирая сестре спину. – Все будет хорошо. Один день – подумаешь! Один-единственный день – это ерунда по сравнению с целой жизнью.

Тут в уборную вломился Артур.

– Знаю, что мне сюда нельзя. – Он замер на пороге. – Но вы нужны в зале. Мамаши сцепились не на шутку, и мне одному с ними не справиться.

15

Воскресным утром Мэгги проснулась за секунду до колокольного звона и обнаружила у своих ног Артура.

– Что… который час? – спросила она, роняя голову обратно на подушку.

– Я хотел извиниться.

– За?..

– За «Пиггис». Не надо было вести вас туда. Мне следовало подумать, поступить мудрее и добрее.

Мэгги зевнула и стерла с губ засохшую слюну.

– Давай проведем этот день вместе. Как папа и дочка…

Она пробубнила в подушку:

– Который час?!

Ответ был ей известен: шесть утра. У отца имелся внутренний будильник: каждое утро он просыпался в пять тридцать, а в шесть, помывшись и одевшись, уже будил детей, чтобы сообщить им какую-нибудь несрочную новость. В Риджвуде Мэгги привыкла просыпаться вместе с началом строительных работ на котловане – то есть в девять. А тут отец, утренний деспот, вздумал спозаранку забрасывать ее идиотскими предложениями! Она не знала, что ему ответить. Он устроил ей западню.

Мэгги встала и поморгала, чтобы окончательно проснуться. Артур уже был одет по-воскресному: белая, впитывающая пот футболка с воротничком и коричневые брюки. Не джинсы, не штаны хаки, а именно брюки – сшитые из неопознанного материала и продаваемые в магазинах, известных только отцам.

– Что думаешь делать? – спросила его Мэгги сквозь ком засохших в горле соплей. – Я бы съездила на мамину могилу.

– Обязательно, но как-нибудь потом. Будет еще время. Сегодня я хочу побыть с тобой. Пожалуйста.

– Ладно, ладно. Пойду оденусь.

Он вышел и затворил за собой дверь. Она встала с постели и потянулась. Сон понемногу покидал тело, но на смену ему из самого нутра поднималось нервное, трусоватое предчувствие недоброго. Воскресенья были для Мэгги одним сплошным колдовским часом. Открытым порталом в ад; беспросветным кошмаром, во время которого отзвуки перенесенного горя наслаивались на ее вполне заурядную тревожность. Воскресенья в Сент-Луисе давались Мэгги особенно тяжело. Город затихал, а ничто так не манило ее монстров, как тишина. Она вздрогнула при мысли о предстоящем пустом дне и решила провести его с Артуром.

По дороге в ванную она встретила в коридоре Итана:

– Нам надо обсудить фотографии.

– Какие фотографии?

– В столовой. На стене.

– А, эти… Из поездки в Замбию?

– В Зимбабве. Мама тебе не рассказывала?

Итан пожал плечами.

– О боже! Там такая история… Потом расскажу.

– Мне они показались милыми.

– Милыми?! А может, все-таки самовлюбленными? Эгоистичными? Мегаломаниакальными? Скажи хотя бы, что они странные и жуткие. Папа на них – эдакий белый спаситель.

– Зато у него довольный вид.

– В самом деле.

– Никогда не видел его таким счастливым.

Мэгги кивнула:

– И я.

– Ну, поэтому они мне и нравятся.

– Слушай, может, я сумасшедшая? Чувствую себя сумасшедшей. Он тебе мозги промыл, что ли? На балете?

– Он просто человек, – ответил Итан. – И мне кажется, в этот раз он действительно старается. Ты сама говорила, что все иначе. Разве мы не затем приехали?

– Ну да, ну да, – согласилась Мэгги. – В этот раз все иначе.

Она была настроена скептически. А куда деваться? Стоит потерять бдительность, сразу станешь уязвим – и, чего доброго, клюнешь на очередной коварный план отца. А тот явно что-то задумал. Что-то недоброе. Поэтому два часа спустя Мэгги крайне осторожно села в мамину старую машину.

– Позавтракала? – спросил ее Артур.

– Ага.

– Как следует подкрепилась? Домой мы еще не скоро вернемся.

– Откуда?

– Увидишь.

Она держалась целую минуту, пока отец выруливал на дорогу. С каждой секундой нервы сдавали все сильнее.

– Пап? Можно спросить тебя про… э-э… новый декор? В столовой?

– Конечно. Рад, что ты обратила внимание, – ответил он.

– Правда?

– Ну да. Я всегда хотел рассказать тебе про поездку в Африку.

Мэгги заморгала:

– Правда?

– Мне кажется, тебе это может быть интересно.

Она ощутила пульсацию в шее, в запястьях.

– Расскажи.

Артур почесал голову.

– В молодости, – начал он, – я хотел одного: быть хорошим человеком. Знаешь, даже забавно, ты ведь это унаследовала. У нас много общего, хотя ты пока думаешь иначе. Увы, с возрастом эмпатия дается все сложнее. Нужная мышца атрофируется. Ты поймешь, когда заведешь семью. Начинаешь думать только о себе, о своей ячейке, и вскоре забываешь, как это – думать о других. Но в юности я мечтал сделать что-то хорошее. Оставить след. Таким я был человеком. Мы с твоей мамой уже встречались, но еще не поженились. Я работал в инженерной фирме и придумал такой… э-э… строительный материал, который оказался никому не нужен в Штатах. – Артур опустил солнцезащитный козырек. – Я много читал о Зимбабве. У одного моего коллеги осталась там семья – родители. И я подумал: «Вот куда надо ехать. Вот где пригодится моя помощь!» Видишь ли, я хотел найти применение своему материалу. Он был дешев в производстве, а строить в сельской местности там гораздо проще: не нужны контракты, патенты, разрешения. Строй себе, сколько влезет. Вот я и строил. Общественные туалеты. Да, престижа в этом немного, зато дело действительно нужное, а работы я не боялся. Санитария. Если подумать, это ведь краеугольный камень любой цивилизации. Я получил грант. Может быть, ты видела мое предложение? Оно есть в библиотеке африканистики – небольшая книжка в твердом переплете. Раньше у нас и дома было несколько экземпляров, но все они сгорели в пожаре. – Артур помотал головой. – Словом, я пробыл там почти год. Строил недорогие, прочные, гигиеничные туалеты. Таков был замысел. Опыт оказался бесценный: у меня буквально открылись глаза. Никогда в жизни я не чувствовал такого душевного подъема, жизнь наконец обрела цель и смысл! Рос я, как ты знаешь, в бедной семье. Отец много работал и без конца пил – нет, кулаки не распускал, но и образцовым родителем его назвать было нельзя. Мы едва сводили концы с концами. По этому поводу у меня была затаенная обида на родителей, даже в университете –