Алов и Наумов - [19]

О Белкине следует сделать небольшое отступление, сказать особо. Он был уникальным знатоком Достоевского и нашим консультантом. Маленький, эксцентричный, желчно-ироничный, он цитировал произведения опального Федора Михайловича целыми страницами, смакуя тексты, поясняя их многомерные смыслы. Делал он это с невероятной живостью и артистизмом. Белкин был единственным ученым-филологом, который в начале 1950-х годов читал спецкурс по Достоевскому в МГУ им. Ломоносова. Когда же спецкурс закрыли, потому что «достоевщик» было ругательным словом, в знак протеста Белкин покинул стены главного вуза страны. Приведу фрагмент из его выступления, прозвучавшего в ходе обсуждения фильма «Скверный анекдот»: «Вслушайтесь, что говорят противники картины: это не Достоевский, потому что там нет любви к человеку. А сторонники картины им отвечают: это Достоевский, потому что таких людей он не любил. <…> Готов утверждать, что к „Скверному анекдоту“ нельзя подходить как к произведению, в котором главное — это жалость к человеку. Это не только искажает Достоевского, но и нас с вами ставит в положение весьма двусмысленное с точки зрения нравственной. Кого жалеть? Генерала Пралинского? Или тех чиновников, которые только и делают, что подхалимничают и угодничают? Дайте Пселдонимову власть, и что будет? <…> Выступавшие говорили: положительный герой — смех, или положительный герой — гнев… Значит, это сатирическое произведение. Достоевский пишет: „…то, что большинство называет почти фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительности“. Вот его манера. Но мало того, что Достоевский имел фантастику, она была у него гротесковая. А в „Скверном анекдоте“ — сатирический гротеск. Есть у Алова и Наумова этот сатирический гротеск? Есть. Неужели этот гротеск может быть прекрасным? Нет, он может быть только безобразным. Персонажи фильма — монстры. Они вызывали во мне ощущение рабства. А если бы они вызывали во мне жалость, то я бы сказал, что, во-первых, это не Достоевский и, во-вторых, это не революционный демократизм, если мерить его меркой XIX века».

Суть разногласий А. А. Белкин сформулировал предельно точно. Наша картина, как и одноименный рассказ Ф. М. Достоевского, была не о «маленьких людях», которым сочувствовало большинство русских классиков, а о «страшненьких людях», о невеждах, о рабах, вполне довольных своим рабством. Достоевский писал о Пселдонимове: «Не знаю положительно, мыслил ли он, созидал ли планы и системы, мечтал ли о чем-нибудь? Но взамен того в нем вырабатывалась какая-то инстинктивная, кряжевая, бессознательная решимость выбиться на дорогу из скверного положения». Именно эти слова писателя звучали для нас с Аловым как угрожающее пророчество. Во второй половине XX века мы знали, мы видели, как «пселдонимовщина» развилась из зачаточного состояния, преобразилась, окрепла и приземлилась в другой стране и прочно встала на ноги в виде фашизма и фанатизма.

^{Алов, Наумов, Генрих Белль после просмотра фильма «Скверный анекдот». 1966 год}

Прошло полвека, а мне памятны те дни в Союзе кинематографистов, причем не только накалом страстей, но и качественным уровнем разговора. Объективности ради скажу, что и сторонники, и противники картины, аргументируя свои несхожие позиции, демонстрировали недюжинную эрудицию. Материалы той дискуссии опубликованы, они характеризуют время и людей, и еще они красноречиво говорят о том, как стремительно иссяк интеллектуальный потенциал наших кинематографистов и нашего кино.

Можно было бы «поименно вспомнить всех» (как пел А. Галич) оголтелых противников картины, но не стану. Они свое черное дело сделали. А вот о сторонниках, не менее яростных и неистовых, вспоминаю с благодарностью. Помню, на «Мосфильме» состоялся закрытый просмотр. Он происходил на втором этаже в «яичном» зале (зал окрестили так за стены, оклеенные картонными подставками для яиц, которые, по мнению автора проекта, должны были способствовать хорошей акустике).

^{Круглый стол с польскими кинематографистами Варшава, 1966 год}

Зал был набит до отказа. Сам я сидел на полу, сбоку от экрана, и мне казалось, что фильм идет на потолке.

На просмотре были Твардовский, Эренбург, Евтушенко и много других известных писателей.

Евтушенко впоследствии написал мне: «…Лучшие фильмы всех времен и народов — „Огни большого города“ и „Скверный анекдот“».

Мы с Аловым всегда были далеки от самообольщения. У нас было много недостатков, но «нарциссизмом» мы не страдали. Особенно в ту пору. И мы, конечно, отнеслись с юмором к такой оценке нашей картины. Однако подобное мнение (и не единичное) способно показать, до каких крайностей доходил накал страстей вокруг нашей картины.

Удалось ее посмотреть и некоторым иностранным гостям, оказавшимся в то время в Москве. Знаменитый западногерманский писатель Генрих Бёлль сказал нам после просмотра: — Фильм закроют. Выпустят лет через двадцать (ошибся на два года!). Если это произойдет, считайте, что в вашей стране наступила демократия.

Алов не дожил до премьеры «Скверного анекдота».

Много воды утекло с тех пор, много бурь отшумело. Наш фильм изредка показывают по телевидению, и он неизменно вызывает споры, разводит людей по разные стороны ими же возведенных баррикад. Неудивительно: новые поколения выросли, а привычка наступать на «грабли» осталась. Хоть они и поржавели, а бьют по лбу больно.