Аллегро пастель - [50]

По сравнению с предыдущими годами у Жерома было мало планов на новый год жизни. В тридцать четыре он решил серьезно влюбиться, и это произошло. В тридцать пять он хотел зафиксировать состояние дистанцированной жизнеутверждающей открытости, которого он достиг в предшествующие недели вместе с Таней; полгода спустя этот процесс был катастрофически нарушен. А что теперь, спустя еще полгода, с воспалением в колене и новой дружбой с Марлен Зайдль?

«Any plans for your new age?»[51] – спросила мать в этот момент. Жером покачал головой. «Not really[52], – сказал он, – сначала надо вылечить колено».

Официант принес графин водопроводной воды со льдом и листиками мяты. Принимая заказ, он, как обычно, имел свирепый вид. Он никогда не выглядел заинтересованным в клиентах, но был при этом очень внимательным. Перед уходом Жером и его мать всегда жали ему руку.

17

Провести Рождество в Берлине – для Тани это было в новинку. По слухам, город выглядел в это время вымершим, понаехавшие в возрасте до двадцати восьми называли такую обстановку странной и депрессивной, а люди постарше – приятной и спокойной. Таня давно собиралась увидеть это своими глазами, и, раз уж Сара сообщила, что в этом году точно не поедет в Киль, Таня предложила родителям отметить Рождество у нее в Берлине, в узком кругу, а в первый день выходных можно вместе сходить в ресторан, лучше всего в Шарлоттенбург, на празднично украшенную Курфюрстендамм.

Родители Тани приехали 24 декабря в первой половине дня, чтобы прибыть к Тане примерно в пятнадцать часов, пока еще не стемнело. Сара собиралась прийти попозже, к чаепитию со штолленом[53] и печеньем в украшенном Танином кабинете. Таня купила карликовую елку и заказала на маркетплейсе «Амазона» коробку старых рождественских украшений. Их оказалось даже многовато для маленького деревца, но Таня подумала, что лучше слишком много, чем слишком мало. Ее политика по части рождественских украшений противоречила тем правилам, по которым она обычно одевалась или обустраивала квартиру. Свечи Таня тоже не любила, но к сочельнику она расставила по комнате семь свечей. Таня сама удивлялась тому, сколько труда она вложила в создание правильной атмосферы, и тому, что это даже доставило ей удовольствие. Ужин еще утром привезли в картонных коробках и в фольге, что-то Таня убрала в холодильник, остальное стояло в духовке и ждало своего часа. У нее было смутное ощущение, что она будет хозяйкой рождественского ужина в первый и последний раз. Это ощущение нравилось ей. Это был особенный день.

Родители в последний раз были в этой квартире семь лет назад, вскоре после новоселья, им нужно было познакомиться с арендодательницей, которая потребовала поручительства. И вот родители поднялись на четвертый этаж, мать Тани изобразила улыбку, которая должна была быть спокойной, вежливой и немного рождественской, а отец казался серьезным и немного усталым, но сразу просветлел, увидев Таню. Таня поцеловала маму в обе щеки и почувствовала запах незнакомых духов. Ясно было только, что запах слишком сильный. «Merry Christmas, Miss Douglas»[54], – вырвалось у Тани. Улла непонимающе смотрела на нее, и Константин пояснил: «Наверное, это ты обо мне. Это туалетная вода Gucci Guilty. Я недавно подарил ее себе на День святого Николая». Таня обняла папу, аромат был не так уж и плох, он напоминал лимонад, но его было слишком много. «Извини. Я сегодня утром немного переборщил». Хорошо, что он сам это понимал. Мать Тани добавила: «Не бойся, привыкнешь. Я уже почти ничего не чувствую».

Они заранее договорились не дарить друг другу подарков, Улла и Константин оплатили заказанную Таней еду, а на самом деле всем присутствующим было понятно, что они проводят этот вечер в двухкомнатной квартире Тани только потому, что беспокоятся о Саре. Сара тоже это знала, поэтому после своего прибытия в 17:15 она очень старалась говорить как можно больше. Такая разговорчивость вызвала у Тани подозрение, что Сара приняла амфетамин, хотя Таня хорошо знала, что амфетамины не всегда делают сестру разговорчивой. Отец тоже говорил больше обычного, а Улла активно ела сдобное печенье, что тоже было совершенно нетипично для нее. Вся эта сцена вызвала у Тани какую-то странную гордость. Играл плейлист Spotify под названием «Christmas Calling 2018», который она составила сама. Это были классические американские рождественские песни, а также приятная фоновая музыка. Итак, семья Арнхайм сидела в звуковом облаке из милых песенок, неизбежно напоминавших о старых диснеевских мультфильмах, и беседовала о грядущем конце эры Меркель, потому что эта тема гарантированно не могла вызвать конфликтов. Все четверо Арнхаймов приняли Ангелу Меркель в свое сердце, на эмоциональном, человеческом уровне, хотя никогда не голосовали за нее. Таня попробовала вспомнить, когда она в последний раз спорила о политике. В голову пришел урок экономики в десятом классе. Ее тогда привлекала идея, что свободный рынок с равными стартовыми условиями для всех участников может хорошо работать, и она спорила с толстой одноклассницей, которая на повышенных тонах пропагандировала справедливую плановую экономику. Эта одноклассница, маловосприимчивая к эстетике и критиковавшая общество, скорее всего из-за чувства обиды на него, долгое время была кем-то вроде естественного врага для Тани, пока перед самым выпуском они не подружились. Потом Таня много лет стыдилась себя-десятиклассницу, сторонницу либерального рынка. Теперь она могла спокойно говорить о тогдашнем увлечении теориями Адама Смита, потому что собиралась всегда оставаться открытой переменам. Сара, в отличие от нее, всегда была левой и никогда не сходила со своих позиций. В целом Таня полагала, что большинство ее знакомых желали глобальной диктатуры западной науки, которую в отдельных регионах представляли бы женщины, владеющие разными языками и по-матерински симпатичные.