Аллегро пастель - [17]

Таня ждала его на вокзале Зюдкройц, хотя они об этом не договаривались. Кто-то потрогал Жерома за плечо, но когда он обернулся, то никого не увидел, потому что Таня обошла его с другой стороны, и Жерому пришлось дальше поворачиваться на месте, чтобы увидеть Таню. От неожиданности он почувствовал легкое раздражение, но, когда Таня притянула его к себе и надолго прижалась губами к его губам, он подумал, что идея с похлопыванием по плечу была очень симпатичной. В электричке кольцевой линии, по пути к станции «Херманштрассе», Таня рассказала, что забронировала столик в Diener Tattersall[16] в Шарлоттенбурге, но думает отменить бронь, если будет стоять такая же теплая погода. На Тане были шорты. Через три дня ей исполнится тридцать.

Первый секс, состоявшийся сразу после прибытия в квартиру Тани, в ярком свете послеполуденного солнца, которое в это время суток светило прямо на ее кровать с бельем песочного цвета, был несколько формальным. Жером почувствовал, что им и на этот раз придется несколько часов привыкать друг к другу, и задумался, бывал ли у них когда-то действительно хороший секс в совершенно трезвом состоянии. И сам себе ответил: да, и довольно часто.

Потом Таня заварила зеленый чай. Их общий ритуал заключался в том, чтобы за тридцать минут выпить ровно три заварки, молча сидя на балконе. Такой вариант чайной церемонии Таня предложила в прошлом ноябре, во время тех замечательных пяти дней, когда Жером приехал к ней в первый раз. Вообще-то они оба очень любили поговорить, а Жером полагал, что способность чуть ли не бесконечно говорить друг с другом – более важное основание для того, чтобы быть парой, чем физическая привлекательность. С помощью чайной церемонии они доказывали себе, что молчать вместе они тоже могут. На узком Танином балконе Жером часто смотрел ей в глаза, пока Таня пила из своей светло-серой китайской чашечки. Электрочайник Тани выглядел футуристично и дорого, у него был светящийся ободок вокруг дна. Для зеленого чая Таня разогревала берлинскую известковую воду из крана только до семидесяти градусов. Жером и Таня пили чай почти в одинаковом темпе. Однажды Таня положительно отозвалась о том, что Жером не курит. Со своим бывшим другом Максом она тоже часто сидела на балконе, но те моменты были неразрывно связаны с табакокурением Макса; бывало и так, что Таня тоже курила его табак марки Pueblo из синей пачки. Сидеть после секса вдвоем на балконе и молча пить зеленый чай гораздо симпатичнее, чем курить, подумал Жером. Он невольно улыбнулся, Таня это сразу заметила и тоже начала улыбаться. Она чуть не засмеялась, но сдержалась, чтобы не нарушать правила чайной церемонии. Жером подумал, что когда-нибудь будет с грустью вспоминать этот момент, а когда эта мысль вернулась во время третьей чашки чая, он уже не был уверен, не настигла ли его эта грусть уже сейчас. Общая печаль из-за быстротечности времени смешивалась с теплой эйфорией, поднимавшейся из живота к груди. «Упреждающая меланхолия», – сказал он вдруг, Таня посмотрела на него, – это было выражение из «Паноптикума 2.0», – кивнула и сказала: «Точно».

Пятидневное пребывание Жерома в Берлине имело такую структуру: один вечер с китайской едой и фильмом на Танином проекторе, один поход по барам, один поход в кинотеатр Neues Off[17], вечер в день рождения Тани и вечер официального игнорирования праздника первого мая. На дневное время Жером не строил планов. К взаимному облегчению, они довольно быстро выяснили, что у обоих одинаково сильна потребность регулярно уединяться с ноутбуком. Уединяясь, Таня набирала тексты; Жером набирал код. Жером осознавал, что и для него, и для Тани при этом главным была не работа, а возможность чувствовать себя спокойно и безопасно. Было важно спокойно сидеть перед своим экраном, с немного рассеянным вниманием и руками на клавиатуре. Жером и Таня договорились никак не бороться с этой потребностью, а учитывать ее в своих планах.

По пути в китайский ресторан DaJiaLe, в поезде седьмой линии берлинского метро, Жером спросил у Тани, отправила ли она уже часть текста своей агентке Элли Райнерт, и, когда Таня мгновенно ответила: «Нет», Жером пожалел, что задал этот вопрос. Он слишком хорошо знал Таню, чтобы не понимать, как та страдает, когда не выполняет план по работе. К тому же тема Элли Райнерт была немного щекотливой. Они проехали станции «Мерингдамм», «Меккернбрюкке»; Таня молчала. Только когда они вышли на «Йоркштрассе», она пояснила: «Часть текста будет готова к концу июня. Элли сказала, что всё в порядке». Жером ответил: «Ну, отлично!» – и при этом почувствовал, что Таня почувствовала, что он сказал не то, что думал на самом деле.

Вот уже шесть лет Таня находилась в тесных профессиональных и почти дружеских отношениях с Элли, которая позиционировала себя современной агенткой и старалась относиться к авторкам и авторам не как к графоман(к)ам, а как к творческим личностям, рассказывающим истории с помощью различных медиа. Жером познакомился с ней под Новый год и искренне полагал, что эта бездетная сорокадвухлетняя женщина поддерживает так много контактов не по расчету и не из страха, как, наверное, большинство агентов, а потому, что действительно интересуется писательскими историями. В ходе совместного ужина Элли рассказала некоторые подробности своей личной жизни и сама задавала личные вопросы. Жером охотно отвечал ей. В результате Таня приревновала его к своей агентке. «Забавно, как она тебя загипнотизировала», – сказала Таня после ужина. Мол, Жером рядом с Элли рассказывал вещи, о которых даже Таня еще ничего не знала, как будто Элли Райнерт задавала особенно интересные вопросы или как будто ее присутствие обязывало выкладывать всю правду. Два дня спустя Таня прислала Жерому фрагмент письма своей агентки; та писала, что рада за Таню, ей кажется, что от нее и Жерома исходит сияние, но не то разрушительное сияние, что исходит от слабых, закрытых пар, а такое, что воодушевляет окружающих. Таня написала Жерому, что это самое странное письмо от Элли Райнерт за всё время их переписки.