Алкмеониды и Филаиды афинские - [37]

«После подчинения Эретрии персы простояли там несколько дней и затем отплыли дальше к Аттике. <…> Наиболее удобным местом для действий конницы в Аттике был Марафон, к тому же находившийся ближе всего к Эретрии. Туда и вел их Гиппий, сын Писистрата. Узнав об этом, афиняне также двинулись к Марафону. Во главе их войска стояло десять стратегов Десятый был Мильтиад» (Her., VI, 102–103).

«Между тем мнения афинских стратегов разделились: одни высказывались против битвы с мидийским войском, так как афиняне были слишком малочисленны; другие же (в том числе Мильтиад), напротив, советовали принять бой. Когда мнения так разошлись и верх стало брать худшее предложение, Мильтиад обратился к одиннадцатому участнику голосования, избранному афинянами по жребию полемархом <…>. Полемархом же был тогда Каллимах из Афин» (Her., VI, 109). Далее Геродот приводит пламенную речь Мильтиада, убеждающего Каллимаха принять его сторону и дать сражение, ибо в противном случае брожение среди афинян может привести к предательству (ibid.). Полемарх был убежден этими словами и поддержал Мильтиада; было решено дать бой персам.

Затем стратеги один за другим передали свое право на командование войском Мильтиаду, который пользовался среди них наибольшим авторитетом, и выполняли все его распоряжения (Her., VI, 110; Plut. Arist., 5).

Таким образом, греки по настоянию Мильтиада дали бой врагу и одержали победу, а затем раньше варваров достигли Афин и не дали захватить беззащитный город приплывшему от Марафона персидскому флоту (Her., VI, 116).

Марафонская битва имела, наряду с военным, огромное моральное значение. Геродот пишет по этому поводу, что афиняне «первыми из всех эллинов <…> напали на врагов бегом и не устрашились вида мидийского одеяния и воинов, одетых по-мидийски. До сих пор даже ведь одно имя мидян приводило в страх эллинов» (Her., VI, 112).

Что касается Мильтиада, то он «и прежде был в почете у афинян, теперь же, после поражения персов при Марафоне, приобрел еще больше влияния» (Her., VI, 132). Плутарх упоминает о том, что «после сражения с варварами при Марафоне <…> у всех на устах были речи о стратегическом искусстве Мильтиада», и что «трофей Мильтиада» не давал спать Фемистоклу (Them., 3). Павсаний называет Мильтиада «первым благодетелем всего эллинского народа» (Paus., VIII, 52,1), поясняя, что до него герои «действовали каждый в интересах своего отечества, а не всей Эллады в целом». О почестях, оказанных Мильтиаду, есть сообщения у Корнелия Непота и Павсания. Непот пишет, что «когда в так называемом Пестром портике была написана картина, изображающая Марафонскую битву, то среди десяти полководцев на первом плане изобразили Мильтиада, ободряющего воинов и подающего знак к сражению» (I, 1). Павсаний упоминает находящуюся в Дельфах статую Мильтиада, поставленную из десятины добычи, полученной после победы при Марафоне (Paus., Х, 10, 1).

Однако Плутарх замечает, что Мильтиад все же не получил масличного венка, которого он домогался, услышав «хотя и не слишком умные, но все же понравившиеся народу слова: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного» (Plut., Cim., 8). Эти слова, прислушайся к ним Мильтиад, могли бы послужить ему предупреждением: теперь в Афинах политик не должен был слишком возвышаться, забывая при этом, что он живет при демократии, где главную роль играет демос. Но аристократы, служа народу (а иначе они не могли бы существовать в демократических Афинах)[273], продолжали преследовать личные цели, направленные на укрепление своего положения, пользуясь для этого теми средствами, которые давала им демократия и новая политическая обстановки. Но положение их, поскольку заключало в себе определенную двойственность, было непрочным: истинные цели и стремления могли проявиться, народ подозрительно относился к чрезмерному усилению любого политика[274], да и борющиеся друг с другом аристократические группировки следили за возможными промахами своих соперников.

Все эти тенденции можно усмотреть в том деле, которое предпринял Мильтиад, находясь на вершине своей славы и пользуясь огромным влиянием после победы при Марафоне. По слова Геродота, он «потребовал у афинян 70 кораблей, войско и деньги, не сказав, однако, на какую землю собирается в поход. Мильтиад объявил только, что афиняне разбогатеют, если последуют за ним, а он, по его словам, поведет их в такую землю, где они легко добудут много золота. <…> Афиняне же прельстились такими посулами и дали корабли Мильтиаду» (Her., VI, 132). С этими кораблями он отправился на остров Парос, осадил город и потребовал 100 талантов контрибуции за то, что «паросцы первыми начали войну, отправив свои триеры вместе с персами к Марафону» (Her., VI, 133).

Представленная Геродотом картина весьма интересна. Поведение Мильтиада явно противоречит принципам демократического общества, где важное значение имеет отчетность лидера перед демосом. Здесь же полководец, принимая все на свою ответственность, сулит народу большие выгоды от неизвестного дела, и характерно, что народ безропотно предоставляет ему все требуемое. Эта ситуация дает нам представление и о становлении народовластия в Афинах, когда демос учился на собственных ошибках, и о положении военного времени, когда полководец, пользуясь своей славой и общественным настроением, мог существенно влиять на политику государства, часто в личных целях.