Алкмеониды и Филаиды афинские - [39]
Словно бы угадав истинные намерения Мильтиада, по возвращении в Афины его привлекли к суду. Обвинителем опять выступал представитель влиятельной аристократической семьи, и на сей раз он назван — это Ксантипп, сын Арифрона, отец Перикла, женатый на племяннице Клисфена Агаристе и принадлежавший через нее к Алкмеонидам. «Он обвинил Мильтиада перед народом за обман (apate) афинян. Мильтиад хотя и присутствовал на суде, но сам не мог защищаться, так как бедро у него было поражено воспалением. Он лежал на ложе перед народным собранием, а друзья выступали в его защиту. Они подробно говорили о Марафонской битве и о взятии Лемноса: Мильтиад захватил остров и передал его афинянам. При голосовании народ поддержал Мильтиада, отклонив смертную казнь, но признал виновным и наложил пеню в 50 талантов. После этого Мильтиад скончался от гнойного воспаления бедра[279]. А 50 талантов уплатил его сын Кимон» (Her., VI, 136). Корнелий Непот уточняет, что 50 талантов — та сумма, в которую обошлось снаряжение предоставленного Мильтиаду флота.
Из приведенного отрывка Геродота ясно, что такое наказание — штраф, а не смертная казнь — является доказательством расположения народа к Мильтиаду[280]. Непот так объясняет мотивы демоса, характеризуя при этом Мильтиада: «афиняне боялись всякого своего влиятельного гражданина; им казалось, что Мильтиад, часто занимавший те или иные должности, не вынесет положения частного человека, поскольку привычка властвовать должна была возбудить в нем жажду верховной власти. Ведь за все время жизни своей на Херсонесе он был там бессменным повелителем и назывался тираном <…>. Мильтиад пользовался большим авторитетом во всех иноземных государствах, обладал знатным именем и величайшей воинской славой. Учитывая все это, народ решил, что лучше Мильтиаду понести незаслуженную кару, чем афинянам жить в страхе» (Nep., I, 8).
Алкмеониды использовали провал Мильтиада для того, чтобы покончить с ним, но они не смогли воспользоваться его смертью и восстановить свое лидирующее положение в Афинах. Есть предположение, что остракизм, впервые примененный через два года после Марафона, и от которого пострадали Алкмеониды, был пущен в ход под влиянием связанных с Мильтиадом событий[281].
К сожалению, мы не очень хорошо осведомлены в афинской политике между реформами Клисфена и Греко-персидскими войнами, тем не менее, можно с уверенностью сказать, что Мильтиад являлся одной из наиболее ярких фигур того времени. Как уже было отмечено, приезд Мильтиада не мог не повлиять на политическую обстановку в Афинах: противники пытаются его уничтожить, народ, напротив, поддерживает и избирает стратегом, а позднее снабжает всем необходимым для экспедиции, назначение которой Мильтиад не открыл. Как отмечает М. Оствальд, «очевидно, Мильтиад был фигурой, вокруг которой кипели страсти, о которой было и отрицательное, и положительное мнение, и он с легкостью мог бы найти себе поддержку, какого бы политического курса он ни придерживался. <…> Вполне вероятно, что его появление напомнило афинянам, что «Писистрат из демагога и полководца сделался тираном» (Aristot.Ath. pol., 22,3), и они вспомнили, что Клисфен оставил им средство предупредить повторение прошлого наиболее гуманным способом» [282]. Это предположение кажется нам заслуживающим внимания, тем более что вопрос о том, почему между введением остракизма и его первым применением прошло столько времени, остается открытым.
Остракизм положил конец влиянию Алкмеонидов, не дав им извлечь выгоду из смерти Мильтиада и вновь занять лидирующие позиции в Афинах. Но прежде чем перейти к рассмотрению этого вопроса, нужно обратить внимание еще на одно течение в афинской политике начала V в., а именно — на отношение к Персии и персидской угрозе и на возможность существования в Афинах так называемой проперсидской партии.
Алкмеониды и медизм в Афинах
Афинская внутренняя политика начала V в. во многом определялась внешним фактором, а именно — активизацией персов в Малой Азии и нарастанием угрозы вторжения в Элладу, которая со временем становилась все более очевидной и закончилась персидским нашествием. Результат борьбы греков за свою свободу хорошо известен: им удалось сокрушить огромные силы Великого царя и отстоять свою родину и свой образ жизни. Ход Греко-персидских войн также не представляет собой особых трудностей, он подробно описан Геродотом.
Но в повествовании древнего историка, наряду с преобладающим стремлением эллинов сражаться и победить, можно уловить отзвуки другого умонастроения: сотрудничества с персами и даже капитуляции перед ними. Упоминания Геродота, которые могут быть расценены таким образом, следующие: посольство в Персию времени реформ Клисфена (V, 73), речь Мильтиада перед Марафонской битвой, убеждающего архонта-полемарха дать сражение под угрозой предательства в городе (VI, 109), наконец, кульминационный момент — сообщение о самом предательстве, которое мы приведем полностью.
Геродот пишет, что когда поражение персов на суше было уже очевидным, они вышли в море на кораблях и «стали огибать Суний, стремясь прибыть к Афинам раньше афинского войска. Афиняне подозревали, что персы задумали этот [маневр] по коварному наущению Алкмеонидов: говорили, что Алкмеониды, условившись с персами, когда те уже были на кораблях, дали им сигнал щитом» (Her., VI, 115). Однако Геродот сам же и опровергает подобные слухи: «Меня удивляют и представляются совершенно невероятными толки о том, будто Алкмеониды действительно вступили тогда в соглашение с персами и подняли даже сигнальный щит персам, желая предать афинян под иго варваров и Гиппия» (VI, 121). Объясняет он это тем, что Алкмеониды всегда были ненавистниками тиранов, лишили власти Писистратидов и освободили Афины от тирании (VI, 121; 123). «Щит был тогда действительно поднят, — заканчивает Геродот, — этого нельзя отрицать, потому что это правда. Но кто все-таки его поднял, — я не могу ничего больше об этом сказать» (VI, 124).
