Алкмеониды и Филаиды афинские - [40]
Кроме этих очевидных свидетельств, с проявлением проперсидских настроений (или, по крайней мере, с напряженной обстановкой из-за персидской угрозы и борьбой мнений по вопросу отношения к Персии) можно соотнести первый суд над Мильтиадом, бежавшим в Афины от мидийский угрозы и ранее выступавшим против Дария[283].
На основании перечисленных свидетельств ряд современных ученых, реконструируя политическую жизнь Афин начала V в., говорит о существовании, наряду с другими течениями, проперсидской партии, причем с проведением в жизнь этой политики связывают Алкмеонидов: именно они выступали против Мильтиада, подали персам сигнал щитом, многих из них, как мы увидим ниже, изгнали остракизмом. К тому же, они имели связь с Персией еще со времен Креза[284].
Однако нам представляется, что сообщения источников не дают достаточных оснований для такого рода реконструкции, тем более что одни и те же факты можно интерпретировать по-разному, в зависимости от общей концепции.
Так например, из Аристотеля известно, что через два года после Марафонской битвы был впервые применен остракизм, и жертвой его стал родственник Писистрата Гиппарх, сына Харма, «которого главным образом и имел в виду Клисфен, издавая этот закон, так как хотел его изгнать»[285], (Ath. pol., 22,3–4). На следующий же год «подвергся остракизму Мегакл, сын Гиппократа[286], из Алопеки. Таким образом в течение трех лет[287] изгоняли остракизмом сторонников тиранов (philoi ton tyrannon), против которых был направлен этот закон; после же этого на четвертый год стали подвергать изгнанию и из остальных граждан всякого, кто только казался слишком влиятельным. И первым подвергся остракизму из людей, посторонних тирании, Ксантипп, сын Арифрона» (Ath. pol., 22,5–6), то есть отец Перикла и обвинитель Мильтиада. Действительно, остракизм со временем изменил свое назначение: он становится уже не оружием против тирании, а средством борьбы между группировками и своеобразным регулятором политической жизни. Остракизм давал возможность в некоторых случаях решать, какая политическая программа пользуется в данный момент наибольшей поддержкой. Вспомним противостояние Аристида и Фемистокла. Аристид, зная эгоистичный нрав Фемистокла, противодействовал иногда и тем его предложениям, которые шли на благо государства, в частности, строительству флота (сам Аристид настаивал на увеличении сухопутного войска). Народ принял программу Фемистокла, Аристид же был изгнан остракизмом, так как мог помешать осуществлению этого плана (Plut.Arist., 3,7; Them., 3–5).
В связи с этим остракизм Ксантиппа, как человека влиятельного и непричастного к тирании, не вызывает большого удивления, а вот изгнание Мегакла Алкмеонида как «друга тиранов» после Гиппарха, бывшего «вождем и простатом» сторонников тиранов (Ath. pol., 22,4), является довольно странным. Если сопоставить свидетельство Геродота о предательстве Алкмеонидов с их изгнанием, можно прийти к выводу, что остракизм был вызван изменническими сношениями Алкмеонидов с персами[288]. Более того, М. Оствальд, полностью уверенный в таком мотиве остракизма, полагает, что в Афинах этого времени отождествлялись понятия «сторонник Персии» и «друг тиранов», поскольку при дворе Дария находился престарелый Гиппий, стремившийся вернуться назад; к тому же, автор рассматривает изгнание «друзей тиранов» как окончательную победу антиперсидской политики в Афинах. Причем путем остракизма народу была дана возможность решить, какой путь избрать: сопротивление или подчинение Персии[289].
В такой реконструкции, как убедительно показал Дж. Холлэдэй[290], нетрудно найти уязвимые места. Во-первых, предателей лучше было судить и изгнать из страны (или даже предать смерти) с конфискацией имущества, чего не дает остракизм, являясь почетным наказанием. В данном случае, применение остракизма может указывать на то, что вина подозреваемых не могла быть доказана[291]. Во-вторых, непонятно, почему эти разбирательства столь затянулись и вылились в изгнание только спустя два года после марафона, тогда как были все возможности расправиться с предателями сразу после победы. В-третьих, из Аристотеля известно, что изгнанных вернули в 481/480 г. в связи с походом Ксеркса (Ath. pol., 22,8), что тоже вызывает удивление, если речь идет о предателях родины.
Эти неувязки можно устранить, если принять за основу другую интерпретацию этих событий. Мы согласны с Дж. Холлэдеем, который считает несостоятельными попытки найти в Афинах организованную «проперсидскую партию»[292]. События, связанные с обвинением Алкмеонидов в предательстве и медизме, следует, на наш взгляд, трактовать как результат политических игр афинских группировок, о которых мы мало осведомлены, так как в источниках отражен только их результат, а не приводящий в движение различные силы общества механизм[293]. Такие обвинения могли появиться только в момент персидской угрозы и только в напряженной атмосфере афинского общества, к тому же, они могли быть раздуты когда было принято решение проводить остракизм.
Впрочем, не надо забывать, что остракизм не предполагал «официального обвинения»: каждый участник голосовал по своим собственным причинам, которые могли быть совершенно различными (вспомним хотя бы знаменитый эпизод с крестьянином, голосовавшим против Аристида — Plut. Arist., 7). Возможно, Аристотель, не располагая подробностями о политических интригах начала V в., но зная о связанных с Алкмеонидами слухах, а также о принадлежности Гиппарха к дому Писистратидов, нашел наиболее приемлемую формулировку для этих применений остракизма, тем более что обвинения в причастности к тирании были, как мы видели в случае с Мильтиадом, «общим местом» афинской политической жизни, под которое могли подпасть самые различные действия, а также эти обвинения могли быть вызваны интригами противоборствующих сторон. К тому же, нам сложно найти приемлемое объяснение желанию Алкмеонидов передать свой город врагам: ведь с персами был Гиппий, который и стал бы марионеточным правителем, а Алкмеониды остались бы (если остались) на вторых ролях, так что трудно предположить, что они расчищали поле для своего политического противника, которого еще недавно изгоняли из Афин. Подчеркнем еще раз, что подобные слухи могли зародиться в атмосфере страха и подозрительности, а после того как персы были отбиты, подогреваться противниками Алкмеонидов с целью подорвать их позиции в Афинах.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.