Алиса Длинные Ноги - [20]
На тропинке, возле опушки - а вдали чернело Китай-озеро с утонувшим град Кипежем - я наткнулась на старушку - грудями в грУди сбила легонькую с ног, нечаянно наступила ей на живот, вздутый, как у голодного венгра.
Распушенные рыжие волосы старушки (я потом узнала, что она древняя, что ей больше тысячи лет, а по виду - двадцатилетняя распутная девица) огнями эльфийскими расплескались по мху.
Долго мы молчали - я сверху, а старушка, пришибленная снизу, боролись взглядами - мне всё равно, к хуле я привыкла, а старушка, по молниям в очах видно - знатная, повелительница грибов!
Через час она заговорила, и голос её подобен скрежету камней в шторм на прибрежной полосе:
- Их данке либен шуле!
Не кокетничаю с тобой, первородная грешница!
Прошло время, когда я блистала на балах, кокетничала, подсыпала яд в чаши Королей - весело, все танцуют и поют, а Король задыхается, корчится в агонии, рычит, ни гроша на него уже никто не ставит, растаскивают дворцовую мебель - революция!
Больше тысячи лет мне, а выгляжу конфеткой, без обертки усохла, никакие притирания не помогают, пересаживаю печень диких младенцев - организм устал, а душа - душу я продала чёрту за почётное звание ведьмы.
Омолаживаю себя, прихорашиваю, а добрые молодцы мне не по зубам, надоели, и чувствуют они во мне тлен, плесень, эхо веков, когда из глаз не лукавые искорки доброты вылетают, а - безысходность с остатками костей Иннокентия.
Карла - не удивляйся, и имена читаю, мысли людей для меня тарелки с рыбой, всё знаю, цитирую сама себя и волшебника Африкания, - вбей мне осиновый кол между грудей восковых, набиты груди целебными травами для упругости и свежести, но никогда свежесть не вернется в тело тысячелетней танцовщицы.
От моего танца живота сходили с ума пажи и Принцы; обнаженаня на столах в тавернах танцевала среди бутылочек - ИЫЫХМА! чудо птичка я, а теперь - перепел без клюва!
В избушке моей кол осиновый возле кровати; возлягу на ложе, прикрою очи, а ты - сделай милость, кол в грудь вбей и до конца моей жизни ухаживай за мной, находи тихую красоту в моём умирании, в полноценной старости дряхлой карги, вознесённой до красоты бриллианта.
Лицедеев не позовешь, потому не дружишь ни с кем, оттого и нет любовников, которые меня бы удушили раньше времени, половозрелая поэтическая женщина с впалыми щеками старой амазонки!" - ведьма приложилась губами к моей руке - жар побежал по моим гусиным членам, чувствую, что из полуотверстого рта в меня смерть и старость преждевременные переходят, знаю, что дурно поступаю, когда даю волю чувствам с другой женщиной, но заколдована, очарована, и, если бы не моя отчужденность, сгорела бы в пламени страсти ведьмы.
На плечи её взвалила, в уме перебираю цифры, отвлекаю мысли и тело от порочного, злого, нецеломудренного!
В избу привела - изба в сто комнат, во многих измерениях тянется, Дворец Падишаха меньше избы лесной ведьмы!
На чёрную-пречёрную кровать ведьму свалила, ногами уминаю её тело, чтобы осиновый кол в мягкое вошёл - так входит нож в банку с рисом.
Колдунья передумала умирать, проклинает меня, отбивается, но никуда против убежденности не пойдёт, нет силы против порядочности - так бык не столкнет в воду дракона.
Я изловчилась, кол между грудей ведьме воткнула - чудеса в дырявом ведре; Дворец захохотал, потешался над нами каменный, мёртвый!
Груди ведьмы сдулись резиновой перчаткой над бутылью с молодым вином!
Из молодящейся превратилась в разваливающуюся бабку с ограниченными возможностями феи.
Долго прожила ведьма - три года с колом в груди, умоляла, требовала, угрожала, хотела, чтобы я кол из груди вытащила, воскресила; но кол - не хвост собаки, каждый день на него колокол не повесишь.
Первое слово дороже второго; сказала ведьма, чтобы я её жизни лишила, пусть терпит, не переигрывает, мы не в карты сели играть на звание чемпионки по распутству!
Перед смертью прокляла меня, а меня проклятия не пугают, у меня на них с детства иммунитет медицинский; если в день по сто раз девушку клянут, то даже предсмертное проклятие ведьмы свистит серебряной пулей у виска, но пролетает мимо.
С тех пор я жила в избе ведьмы, собирала ядовитые грибы, пела по утрам - жизнь без цели, без мечты: а теперь поняла, моя цель - Вы, госпожа!
Голая вы, обнаженная, и имя ваше - не Нудизм?
- Я не обнаженная, а облачена в тогу нравственности, в корсет целомудрия и шляпку моральной устойчивости! - графиня Алиса Антоновна надула губки, вознамерилась побранить наставницу, но засмеялась, прорвало фонтаном молодости. - Я - графиня Алиса - Алисия Антоновна Шереметьева!
Семнадцатилетняя - натуральная, не тысячелетняя ведьма в теле молодой - воспитанница Института Благородных Девиц!
Поучайте меня, наставляйте, но знайте меру, милейшая, я - роза, открываюсь не каждому зайчику!
- Моё имя - Карла! - наставница со скрипом старой телеги присела - потуги на классный реверанс, глухой Мир, плезиру не обучены дамы, а поклоны и учтивость на уровне базарных танцев Петрушки и Марьи Ивановны!
- Карла - познавательно, но не законченно, нет в имени Карла надлежайшей назидательности, короткое оно, как хвост у несчастной ящерицы с ограниченными возможностями! - графиня Алиса Антоновна задумалась, но - отличница по составлению четверостиший, быстро - со скоростью паровоза братьев Черепановых - нашла решение: - фон Карла!
Производственная тема не умерла, она высвечивает человека у станка, в трудовых буднях с обязательным обращением к эстетическому наслаждению. И юмор, конечно…
Все равны: и питекантроп, и мальчик из джунглей Тургусии, и балерина. Роман о моральном становлении и возвышении человека.
— Кто? Слышите, обыватели в штопаной одежде, кто скажет мне гадость? – Девушка воин с кокардой «Моральный патруль» в волосах (волосы – чернее Чёрной дыры, длиннее Млечного пути) широко расставила циркульные ноги.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.