Алгоритмы истории - [12]

  Несложно заметить, что:

— строго аналогичный тип знания реализуется и в материальном производстве крестьянина и ремесленника: их труд — это творческая интерпретация традиционного образца–канона;

— ослабление связи между разными областями знаний позволяет его разделить между разными группами общества;

— это знание является конвенциональным, коллективно–субъективным. Например, люди видят: Солнце ходит вокруг Земли; это ежедневно подтверждается их коллективным опытом, но в то же время является субъективным, антропоцентрическим, неотчуждаемым от субъекта знанием.

  Третий тип знания: объективно–научный. Он возникает в силу развития творческого начала в деятельности и мышлении индивида, но возникает все тем же постоянно наблюдаемым нами «конструктивно–регрессивным» путем. Индивид выражает недоверие коллективному опыту, противопоставляя ему, однако, не свою личную, субъективную, но еще более безличную точку зрения: авторитету общества — авторитет природы или, как это было исторически, авторитет самого Творца. Индивид подвергает сомнению видимость, показания любых человеческих, в том числе и собственных чувств, объявляет зрячесть слепотой, а слепоту, умозрение — истинной зрячестью, пытаясь представить мир, как он есть сам по себе, без нас, без присутствия наблюдателя; не с точки зрения человека, а с точки зрения Абсолюта, Творца. «Земля вертится вокруг Солнца» — вот символ этого нового, «галилеева» знания. Способом же проверки истинности умозрительных, теоретических построений, способом задать природе–богу вопрос и получить ответ становится особый вид опыта — эксперимент.

  Это новое — теоретическое и экспериментальное — знание порывает с идеологией, ибо принципиально не соотносится ни с чьей субъективностью (идеология может апеллировать к научному знанию, но знание безразлично к ней). Будучи объективным, изображающим мир как он есть сам по себе, без нас, это знание может отчуждаться от человека и передаваться орудию, становящемуся действующей моделью природы — машиной. («Экспериментальной наукой» называет Маркс индустрию).

  С переходом от субъективного к научному знанию совершается радикальный переворот. Самоуничижавшийся, объявляющий себя слепцом и рабом божественной истины индивид уподобляется Демиургу, Творцу, а его деятельность — творчеству. Если в предшествовавшую эпоху мы видели некий анонимный и рутинный канон и его субъективное воспроизведение, исполнение–интерпретацию, версификацию, то в новую — авторский оригинал, предполагающий нетворческое, рутинное анонимное воспроизведение: механическое тиражирование, печать.

  Между тремя видами вводимой в производство энергии и тремя типами знания существует определенная связь, воплощающаяся в средствах труда, орудиях. При всем их огромном разнообразии их можно классифицировать в зависимости от того, коррелятом какого типа знания и энергии является данный тип, данная совокупность орудий, что и позволяет средствам труда служить своего рода эмблемами разных способов производства, разных исторических технологий.

  С той поры, когда люди впервые «перековали мечи на орала», обратили заступ или топор в мотыгу, а копье в пастушеский посох, то есть перешли от добычи к собственно производству, и до наших дней способов производства существовало три.

  Первый — рабский. Не «рабовладельческий» — просто рабский. Совесть науки — ее логичность, и если уж полагать институт невольничества константой способа производства, то следует заключить, что своего апогея «рабовладельческий способ» достиг лишь в ХХ веке — в сталинских и гитлеровских трудовых лагерях. Между тем в древних обществах развитого института невольничества, вероятно, не было; существование подобного института мыслимо лишь при значительном техническом перепаде между орудиями принуждения и орудиями труда, либо при высокой специализированности орудий. В противном случае угнетенные либо не смогут прокормить своих угнетателей, либо смогут их без особого труда перебить.

  Но если «рабовладельческий способ» — теоретическая неточность, то рабский — историческая реальность. Рабское производство — это производство, информационным источником которого является мифологическое знание, а энергетическим — мускульная сила работника. Раб — живое орудие, имеющее устойчивую, рутинную программу деятельности, задаваемую мифологией общества. Социальное разделение труда в таком производстве, если оно происходит и заходит достаточно далеко, оказывается разделением относительно конкретного (информационного) и абстрактного (энергетического) начал труда. Одни индивиды становятся хранителями знания — программы жизнедеятельности сообщества (жрецы–вожди), другие утрачивают самостоятельность, оказываясь не в политической или экономической, а в духовной зависимости от первых.

  Язык наш — враг наш, он выдает нас, когда мы врем. Мы говорим: раб — невольник, понуждаемы к труду мечом и бичом, угнетаемый рабовладельцем и враждебный ему, а язык напоминает, опровергает: «рабски предан», «рабски зависим». То есть рабство в его исходной форме — это отношение идеологическое, основанное на невольничестве сознания, а не плоти, симбиоз программиста и живого орудия.