Алгоритмы истории - [10]

   Общественная природа труда не вполне очевидна на первой нашей картинке, поскольку индивидуальная, частная форма труда здесь в значительной степени совпадает с общественной (труд слабо социализирован, работник универсален). На третьей — резко не совпадает. Трактористу кто‑то должен был сделать трактор; поэтому для полноты картины надо пририсовать в эту клеточку еще хотя бы одного человека, стоящего у станка. Кто‑то должен был этот трактор, а также станок придумать: придется пририсовать человека, стоящего у кульмана; наконец, еще одного, сидящего за столом у селектора, координирующего — иначе тоже ничего не получится — действия остальных.

   Работники на тракторе и у станка заняты разным делом: один пашет поле, другой вытачивает деталь. Это отраслевое и профессиональное разделение общественного труда. Подобные разделения чрезвычайно многообразны и несомненно значимы; тем не менее и тракториста и токаря мы можем объединить в одну группу. Они — рабочие, то есть люди, овеществляющие определенное знание, производящие вещи. Но вот человек у кульмана производит нечто иное: не вещь непосредственно, а лишь образ вещи — информацию, знание. Наконец, человек у селектора, который тоже участвует в общественном производстве и чья функция в нем равно и абсолютна необходима, делает нечто третье: управляет людьми.

   Подчеркнем: все наши работники думают и расходуют энергию, силу, поэтому разделить их труд на «умственный» и «физический» невозможно. Чтобы разделить, надо различить, измерить. Как? В каких единицах? В джоулях? В калориях? В битах? Но мозг шофера или инспектора ГАИ обрабатывает за смену не меньше информации, чем мозг ученого, а оператор на химзаводе, страдающий от профессионального заболевания — гиподинамии, затрачивает не больше физических сил, нежели директор завода. Однако если мы попытаемся как‑то классифицировать перечисленные фигуры — так, чтобы наша классификация была социально значимой, то в одну группу нам придется объединить тракториста, шофера, станочника, оператора, в другую — конструктора и ученого, в третью — директора завода и автоинспектора. И суть тут не в том, что одни являются якобы работниками «физического», а другие «умственного» труда. Это предрассудок, поверив в который, мы должны были бы считать самыми типичными представителями рабочего класса скульпторов и солистов балета. Суть — в различии функций этих работников в общественном производстве. В том, что одни опредмечивают, утилизируют знания, другие это знание производят, создают не утилитарные предметы, а их модели, идеи, образы, а третьи осуществляют власть. При этом, заметим, мы можем абстрагироваться от многих вопросов, например, вообще не знать и не думать, кто наделил человека у селектора властью, кто он: собственник предприятия или такой же наемный работник как токарь, назначен ли он «сверху» или же избран «снизу». Неважно? Нет, чрезвычайно важно. Но ничего не меняет в характере, типе общественного разделения труда, присущего данному способу производства.

   Объединив участников производства в группы, выполняющие в нем разные функции, мы проиллюстрировали идею, являющуюся принципиально марксистской: «В основе разделения общества на классы лежит закон разделения труда». «Разделение труда делает возможным — и более того: действительным, что духовная и материальная деятельность… выпадает на долю различных индивидов» (Соч., т. 3, с. 31) Идея логична; другое дело, что если полагать труд целесообразной «деятельностью вообще», то решительно непонятны критерии его разделения. Это и заводит верную мысль в тупик. Например, если делить труд на умственный и физический, то в любом обществе классов должно быть два: бессильные мыслители и бездумные исполнители. Однако неясно, почему, скажем, ремесленник — это работник физического труда, а опричник — умственного? И какой из «двух классов» нашего советского общества — рабочие или крестьяне–колхозники — занимаются физическим трудом, какой — умственным?

   Выйти из нелепого положения догматикам временно помогает та разновидность умственного труда, которую в просторечье зовут ловкостью рук: в основе разделения общества на классы оказывается уже не само разделение труда, а одно из его возможных следствий — различное отношение к собственности. Одни обладают собственностью, то есть средствами производства, а поэтому являются управляющими, хозяевами, эксплуататорами, другие нет, а поэтому являются эксплуатируемыми работниками. Так разделение труда на физический и умственный превращается в разделение на трудящихся и бездельников, бедных и богатых, угнетенных и угнетателей. А при таком раскладе, что им остается делать, как не бороться друг с другом?

   К сожалению, рудименты показанных представлений сохранились и по сегодняшний день — в антиинтеллигентности, обскурантизме классовой демагогии, подчас становящейся крайне взрывоопасной. Поэтому, не откладывая до более подробного рассмотрения, подчеркнем. В основе разделения общества на социальные классы лежит функциональное разделение общественного труда, в каждую эпоху различное, обусловленное особенностями самого исторического типа, способа труда–производства. Разделение труда по определению есть сотрудничество. Поэтому, перефразируя общеизвестное марксистско–ленинское утверждение, мы можем сказать: классовое сотрудничество абсолютно, классовая борьба относительна, она играет роль регулятора условий сотрудничества и далеко не всегда является доминантой отношений между людьми, включенными в сложную систему общественных отношений — этнических, демографических, политических, идеологических и тому подобных.