Алгоритмы истории - [14]
Рабство — симбиоз «программиста» и «живого орудия». Крепость — политический договор, отражающий автономность крестьянского производства. Рабство предполагает участие, крепость же — неучастие «верхних» классов в сфере материального производства. Лишь изредка феодальный правитель выступает в роли непосредственного организатора производства: сгоняет крестьян на строительство ирригационных сооружений, дорог, внедряет новые культуры и тому подобное. Но характерно, что такое вмешательство, как правило, вызывает протест или порождает апатию, так как превращает самодеятельного работника в программируемого извне — в раба, разрушает исторический тип работника, даже если и не нарушает его политический статус–кво. Поэтому обычно правитель вынужден уважать самодеятельность крестьянина, его право быть и управляющим и идеологом в сфере своего производства.
Если же этот принцип почему‑либо нарушается, если подавляется самодеятельность крестьянина — это оказывается катастрофической деградацией. Утрачивая самостоятельность, крестьянин регрессирует по существу в раба… если только не открыта возможность конструктивного использования этих продуктов распада феодализма.
Такая возможность была обнаружена, когда люмпенизированный крестьянин был превращен в «частичного», «отчужденного» работника фабрики — в промышленного рабочего.
Третий способ производства: индустриальный или капиталистический.
Это два названия одного и того же явления, увиденного с двух точек зрения: исторической технологии и органически присущей ей экономической формы.
Сущностная особенность капиталистического производства не в том, что оно ведется ради прибыли, а в том, что оно — машинное производство, т. е. производство научное и массовое, рассчитанное на массового анонимного потребителя.
Представления, которые в нас вдалбливали со школьной скамьи, что, дескать, формула докапиталистического производства Т–Д-Т, а капиталистического Д–Т-Д — плод недоразумения, результат того, что частное (не «частнокапиталистическое», а «частичное», «отдельно взятое») производство изымается из сложного народнохозяйственного контекста. Однако вне этого сложного целого любое отдельное производство бессмысленно, а формула Д–Т-Д — это не формула капиталистического хозяйства в целом, а формула связи между отдельными звеньями сложнейшей цепи. Цель капиталистического производства, как и любого другого, — удовлетворение потребностей общества, но в силу сложности отраслевого разделения труда достигается эта цель по формуле: Т — (Д–Т-Д) — Т. И если, не дай бог, целью деятельности не хозяйства в целом, а частного (то есть отдельного) предприятия становится не получение максимальной прибыли, а удовлетворение потребностей общества, то склады забиваются неликвидами, карманы бумажками, а прилавки пусты.
Иными словами, денежное обращение, прибыль, рентабельность и все прочее, объемлемое понятием «рынок», — естественная контрольно–регуляторная система индустриального производства, подобная второй сигнальной системе нашего организма. В определенных случаях индустриальное производство может быть и некапиталистическим, а работник (и не только рабочий, но и ученый–специалист, и управляющий) — невольником, крепостным. Однако органической формой индустриального производства является капитализм: «господство системы наемного труда и товарно–денежных отношений», как сформулировал сущность капитализма Маркс, сочтя вторичным вопрос о том, кто является в этой системе капиталистом: частный собственник, корпорация или непосредственно государство. Взятое же в аспекте исторической технологии индустриальное производство — это производство, информационным источником которого является объективно–научное знание, а энергетическим — механический двигатель.
Негативный прообраз индустриального производства создается задолго до появления присущих этому производству орудий, двигателей, технологических знаний. Он возникает при кризисе феодального производства, когда владелец свободных (ненужных в торговле и ростовщичестве) денег нанимает десяток свободных (от средств существования и средств производства — ненужных, выброшенных за пределы феодального производства в число городских подонков) люмпенизированных крестьян и одного исключительно талантливого, но тоже свободного от средств существования и цеховых конвенций ремесленника, и заставляет десять нанятых люмпенов рабски, «механически» копировать образцы, создаваемые умелым работником.
Для того чтобы предприятие оказалось успешным, владельцу денег необходимо:
— чтобы образцы, создаваемые умелым работником, были нетрадиционными, ибо оригинальность модели должна компенсировать стереотипность копий — во–первых, исключать творческую самодеятельность исполнителей — во–вторых;
— чтобы изготовление достаточно сложного и оригинального целого разлагалось на ряд стандартных и простых операций, быстро доводимых до слепого автоматизма, не требующих долгого обучения исполнителей, особых способностей и так далее. И чем проще, стереотипнее будет труд десяти нанятых люмпенов, то есть чем глубже их деградация, тем скорее эти «наемные рабы», как называл ранних рабочих Маркс, будут высвобождены машиной, станут специалистами–исполнителями при ней, работниками новой формации, тем скорей «негатив» индустриального общества будет обращен в «позитив».
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.