Алёшенька (детективная повесть) - [12]

Алёшенька дернулся. С той стороны помещения узрели это его движение. Галя вскинулась, и пошла к дверям, а он быстро засеменил прочь.

— Алёшенька! — крикнула она ему в спину.

Он покорно вернулся обратно:

— Я хотел пирожное тебе дать.

— Ну, куда же ты? Иди с нами чай пить.

— Нет, я тороплюсь, Галя, — молвил он, вручил ей коробочку и глупо улыбнулся.

Алёшенька тихо вошел в свой кабинет, и сел на декретный стул.

— Как дела? — Спросил Паша, не отрываясь от своего компьютера, где что-то быстро строчил.

— Хорошо…

Он глянул на Алёшеньку и, оторвавшись буквально на секундочку, вдруг перестал печатать, заметив странный взгляд своего начальника.

— Что случилось?

— Нет, нет, ничего. Ну, что, ты нашел?

— Нашел, Алексей Петрович!

— И я нашел. Кто у тебя?

— Елизавета Карамелькина.

— И у меня Карамелькина. Музыкальная академия.

— Вот, и я не пойму, какая математика у музыкантов?

— Э, Паша, математика — это музыка сфер. Окружностей, кубов, точек, линий, конусов и октаэдров. Одно без другого никак не может.

— И в магазины композиторы тоже ходят, вычитать и умножать всем надо.

— Пойду, добреду до Новосельського. Тут — рядом, десять минут пешком от управления. Меня никто не спрашивал?

— Неа.

— А ты пока все поподробнее узнай насчет этой Лизаньки.

— Точно ничего не случилось? — еще раз переспросил Мироненко.

— Все нормально, — ответил Алёшенька таким голосом, из которого становилось ясным, что все-таки случилось.

Мироненко глянул на его сгорбленную фигуру, вышедшую в двери, и застучал по клавиатуре, как пианист — по клавишам рояля.

Алёшенька сидел в кабинете зав кафедры народных инструментов Национальной Одесской Музыкальной Академии и ждал Елизавету Петровну Карамелькину. Мысли его были преимущественно ни о чем. «Как же так?» — думал он, — «я живу с Дианой, которую не люблю, и она меня, кажется, и не любит тоже. Зато я люблю Галю, а она любит Виктора Фёдоровича. Но Виктор Фёдорович — женат! Как такая чепуха возможна?»

— Здравствуйте, Елизавета Петровна.

В кабинет вошла девушка лет тридцати пяти, укутанная в мрачную библиотекарскую шаль. Тяжелые серьги, малахитовое колье, густой аромат парфюма и обильная косметика делали её похожей на дореволюционную актрису саратовского драматического театра.

— Я — старший оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Инопланетянинов. Расследую обстоятельства убийства вашего друга.

Лизанька дико глянула на Алёшеньку.

— Кого? — Голос у Карамелькиной был низкий, отчего Алёшенька еще более уверился, что точно — в театре.

— Петра Чистякова.

— Я ничего не знаю, — резко сказала Лизанька.

— Да вы присаживайтесь, — сказал более, чем дружелюбно, Алёшенька.

Она присела на краешек стула, выпрямив совершенно идеально свою спину, видимо, в юности Лизанька занималась балетом. Он посмотрел в окно, и внезапно и быстро спросил:

— Кот ваш?

— Нет. Да. Какой кот?

— Японский.

— То есть, да. Мой.

Алёшенька глянул прямо ей в глаза. Елизавета Карамелькина смотрела на Алёшеньку так, как будто перед ней сидел не вполне благопристойный себе инопланетянин в темных очках, меховой шапке и с шарфом на шее, а серийный маньяк-убийца, который сейчас раскладывает на белом кафеле никелированные приборы перед тем, как начнет медленно и со смаком вырезать из неё, ещё живой, внутренние органы.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с покойным?

— Никаких отношений не было. Мы с ним встречались прежде. Затем он встретил эту девушку, и они решили пожениться. Вот и все. У меня теперь отношения совсем с другим человеком. И я больше не хочу об этом говорить. Для меня это очень болезненно.

Она вынула из рукава платок и приложила его широким, театральным жестом, к глазам.

Заскрежетало в замке входной двери, и во вполне благоустроенную типовую одесскую квартиру вошла немолодая уже женщина, впрочем, нагруженная двумя продуктовыми сумками. Она прошла на кухню.

— Дианочка, я тут купила вырезку. На ужин приготовлю.

— Ма, я не буду, — закричала Диана из комнаты. — Я сегодня иду к нам. Мы с ним снова помирились.

Мать выложила из сумки продукты на стол и в холодильник, и вернулась в прихожую, чтобы снять шубу:

— А ты знаешь, что у твоего баба появилась?

— Чушь! Кому он нужен, этот урод?

— Тебе, например.

— Кто тебе сказал? — Диана сползла с дивана и оторвалась, наконец, от своего инстаграма.

— Информация из проверенного источника.

— И что тогда за баба?

— Лаборантка какая-то.

Диана закусила губу и о чем-то глубоко задумалась.

— Бред!

Алёшенька теперь сидел в управлении и печатал служебную записку.

Вошел розовощекий Паша с двумя кусками торта на одноразовой тарелочке. На третьем этаже праздновали День чьего-то рождения.

— Алексей Петрович. По Карамелькиной, — молвил он, закрывая ногой входную дверь, — Открыто наследственное дело. Она указана в завещании. Шикарная квартира на Маразлиевской, с видом на парк. Семен Прокопьевич Реутов, 1933 года рождения. Дальний родственник. Два месяца назад, как скончался. Похоронен на Таировском.

— Интересненько.

— Она?

— Похоже на то.

— Я вот нам торты принес, — было видно, что Мироненко уже успел выпить шампанского за здоровье именинника. И не один даже бокал.

— Ты сам ешь. Я сладкое не особенно.