Алексиада - [19]

. Свое повествование он начал со старых времен, и в этом подчинился он повелению госпожи, а именно с самодержца ромеев Диогена[15], и дошел постепенно до того, о ком собирался писать. При Дио-{54}гене мой отец только достиг цветущего юношеского возраста, до этого же он не был еще и юношей и не совершил ничего достойного описания, если только кто-нибудь не вздумает превозносить его детские забавы.

Такова была, как это показывает само сочинение, цель кесаря. Но не свершились его надежды, не закончил он свою историю, а остановился, доведя рассказ до времени императора Никифора Вотаниата[16]. Не позволили ему обстоятельства продолжать свое сочинение, и этим был нанесен ущерб событиям, оставшимся вне повествования, что лишило удовольствия читателей. Поэтому я сама решила описать подвиги моего отца, дабы столь великие деяния не пропали для потомства.

Все, кому приходилось читать сочинение кесаря, знают, какой гармонией и изяществом обладал его слог. Однако, не завершив, как я сказала, своего повествования, он набросал его начерно и привез нам с чужбины полузаконченным. Увы, он привез вместе с ним и смертельную болезнь, которую приобрел там из-за безмерных страданий то ли в результате постоянных военных трудов, то ли по причине несказанной заботы о нас — ведь заботливость была ему свойственна, а тяжкие труды кесаря не имели конца. К тому же губительные колебания климата[17] приготовили ему смертельный напиток. Тяжело больной, отправился он воевать в Сирию и Киликию; затем сирийцы передали его, разбитого недугами, киликийцам, киликийцы — памфилийцам, памфилийцы — лидийцам, Лидия — Вифинии, а Вифиния — царственному городу[18] и нам. В это время у него от многочисленных невзгод уже распухли внутренности. Совершенно не имея сил, он хотел тем не менее поведать обо всем, что с ним произошло. Однако он не мог этого сделать и из-за болезни и потому, что я препятствовала ему, опасаясь, как бы рассказами он не разбередил своих ран[19].

4. Дойдя до этого места, я почувствовала, как черная ночь обволакивает мою душу, а мои глаза наполняются потоками слез. Какого советчика потеряли ромеи! Сколько он приобрел тонкого опыта в делах! Какое знание науки! Сколь многосторонняя эрудиция (я говорю как о христианских, так и о светских науках)![20] Какое изящество сквозило во всей его фигуре, а его внешность, как утверждали люди, была достойна не земного владыки, а напоминала о божественной, о высшей доле[21].

Что касается меня, то с самих, как говорится, «порфирных пеленок» я встречалась со многими горестями и испытала недоброжелательство судьбы, если не считать за улыбнувшееся мне доброе счастье то обстоятельство, что родитель и родительница мои были императорами, а сама я выросла в Порфире. {55} В остальном, увы, были лишь волнения и бури. Орфей своим пением привел в движение камни, леса и вообще всю неодухотворенную природу, флейтист Тимофей[22], исполнив Александру воинскую мелодию, побудил македонца тотчас взяться за меч и щит. Рассказы же обо мне не приведут в движение вещи, не сподвигнут людей к оружию и битве, но они могут исторгнуть слезы у слушателей и вызвать сострадание не только у одухотворенного существа, но и у неодушевленной природы. Я скорблю по кесарю; его неожиданная смерть ранила меня в самую душу.

Все предыдущие горести можно сравнить с этим огромным несчастьем, как капли с Атлантическим океаном или волнами Адриатического моря. Более того, те горести, видимо, только предваряли скорбь: до меня как бы заранее доходили дым от печи огненной[23], жар этого несказанного пекла, пламень ежедневно пылающего страшного пожара. О невидимое, но испепеляющее пламя! Пламя, которое распространяется тайно, горит не истощаясь и иссушает сердце. Внешне кажется, что мы остаемся неопаленными, хотя пламя проникает до мозга костей, до самых глубин души. Однако, вижу я, чувства мои увели меня в сторону от предмета повествования: кесарь предстал передо мною, и скорбные воспоминания о кесаре влили в меня огромную скорбь.

Смахнув с глаз слезы и взяв себя в руки, я продолжу повествование и, как говорится в трагедии[24], буду иметь двойной повод для слез, в несчастье вспоминая о несчастьях. Ведь вести рассказ о таком императоре — значит вызвать воспоминания о добродетели этого великого человека и о его чудесных подвигах, а эти воспоминания исторгают у меня горячие слезы, и я рыдаю вместе со всей вселенной. Воспоминание о нем и рассказ о его царствовании для меня — источник слез, для других — напоминание о понесенной утрате. Итак[25], следует начать повествование о моем отце с того места, откуда это всего удобнее сделать, а удобнее всего оттуда, откуда мой рассказ будет наиболее ясным и соответствующим законам исторического сочинения.

Книга I

1. Мой отец, император Алексей, и до вступления на императорский престол принес большую пользу Ромейскому государству. Он начал службу еще при Романе Диогене[26]. Алексей был замечательный человек, своим бесстрашием превосходивший всех окружающих. В возрасте четырнадцати лет он стре-{56}мился принять участие в большой военной экспедиции против персов