Алексей Федорович Лосев. Записи бесед - [47]

Это можно написать десять томов, какие были редактора, как они невежественны и во что превратили мои труды. Сейчас стало легче, но всё равно то и дело получаешь по морде. Не поймешь почему. Какой-то инстинкт действует. Русского сумбура, и еще чиновничьего государства. Во-первых, редактор должен много делать. Надо напачкать, наворочать, наврать. Тогда начальство скажет: «Хорошо, много работает»…

А при Сталине — так было просто невозможно. Никто не знает тех страданий, тех унижений и тех оплеваний, которые я претерпел. А еще завидуют, что я так много напечатал… И тебя будут мурыжить. Не может быть, чтобы переводчика не били, не мучили и не мурыжили.

Или вот еще — вычитка. За пятьдесят лет я не могу понять, что такое вычитка. Я как-то спросил Кашкарова[123], что такое вычитка, а он говорит, не знаю.

Вот с марта по декабрь мурыжат. И денег не платят. А жить надо. На что же жить? Я живу на иждивении жены, потому что вся моя зарплата уходит на оплату секретарей, перепечатку и так далее. Когда мне что-то делают, я-то плачу сразу. Я считаю это дикостью, сказать: «Володя, приди за деньгами в феврале». А им — ничего, хоть подохни. Ни копейки не платят. И всё сам делай, переписывай, исправляй, так что выдача денег в конце имеет чисто формальное значение, потому что всё давно уже оплачено помощникам, вымучено, роздано.

Мы тут сдавали с Азой «Античную литературу» в Учпедгизе, так там не то что ничего не дали во время работы, но заплатили только через год после печатания. Это же какое-то крепостное право, колониализм. Ну хорошо, я имею оклад, а масса же людей не имеет. Мало ли людей живет литературным трудом? Так спрашивается, на что же им жить, если им не платить? Вот как-то живут, оборачиваются.

15. 12. 1971. Когда мне не спится, я перевожу с русского на латынь и греческий. Что придется. Стихи, молитвы, разговоры… Когда переводим на латынь с аспирантами, то идут только стихи Пушкина, Лермонтова и Державина. «Я помню чудное мгновенье…» — это же и легче перевести. Это легче сказать по-латински, чем какую-нибудь тошнотворную гадость из Попова.

Как ни стараются сделать Кроче абстрактно-идеалистическим, но ведь у него правильное выражение есть эстетика. — У него было 60 тысяч томов, библиотека в несколько этажей. И когда он о чем беседовал, то говорил: «Вот это надо посмотреть», «сейчас это посмотрим». Смотрите, читайте! Так что это была голова… не русопетская голова.

Его всё время затыкают, игнорируют и воруют из него.

Кроче, Кассирер, Сюзанна Лангер.

Позитивизм — фактологическая эпоха, учение о посюстороннем мире, который не управляется самостоятельными идеями. Но позитивизм ошибся. Даже

вычисляем мы в математике тоже идеально. Позитивизм сам себе противоречит. Математический расчет затмения — это идеализм! Если брать чистый препарированный факт, тут конечно просто. Но если вычислил реальное событие, то тут уже не только наблюдение факта, а умственная работа. Без нее сколько ни глазей на небо, всё равно ничего не определишь точно.

Позитивизм вообще противоречивая вещь. Позитивизм невозможен. Это просто глупость целого столетия.

Бальзак начинал с романтизма. «Шагреневая кожа». Там ведь идея «Портрета Дориана Грея».

Кассирер в «Erkenntnisproblem» дает историю всей гносеологии. Он там узкий кантианец. Декарта, Спинозу разбирает логически. Четыре тома[124]. У него различаются Substanzbegriff и FunktionsbegrifF.

Балет понятий у Гегеля.

Неопозитивизм всё сводит к языку. Витгенштейн Στείχω ступать, русское стезя,στίχος ряд, минимальный сдвиг, заряд бытия. Подвижная заряженность, смысловая насыщенность, тенденция к целости и так далее. Атомы — это слишком сухо. Στοιχεέον буква в смысле минимального шага в ряде! Мы старались найти в античной букве жизнь, заряженность, движение. Буква на первый взгляд малое дело, но ведь тут у нас намечается перемена всего представления об античности. Там не сухая механика, не Und- Verbindungen[125]. Да ведь и в жизни по-настоящему всё сложнее. Против механических Und-Verbindungen я и читаю здесь всех авторов.

У меня мнемонические цели. Выборочный обзор. Ради легкости восприятия.

Злиться нельзя, это плохо. Спокойно и безразлично ко всему относиться тоже нельзя. Среднее, видеть в объекте и достоинства и недостатки, вот что красиво. Злость плохо, безразличие тоже плохо. Среднее — эстетический принцип, согласованность общая. Аристотель больше занят этим делом, серединой. Душа? Ну, конечно, ее тоже можно представить в виде равновесия, когда она не очень сильная или злая и не очень ничтожная, а так, греческое джентльменство.

Сократ, или его собеседник, вдруг меняет что-нибудь в отношении середины, и сразу становится видно, что тут затронуто главное. И они благодаря этому сразу переходят в новый план.

Аристотель пишет довольно скверно.

Отличие нашего культурного сознания от античного.

1972

4. 1. 1972. Газовщик выключил у Лосевых газ, потому что не нашлось какой-то бумажки. А. Ф. вспомнил былое.

Заметь, вся революция делается по бумажкам. В 1919–1920 году я был в Нижнем Новгороде. Так ты знаешь, сколько нужно было документов для проезда! Десятки документов. Идет бригада проверяющих. Мой сосед вынимает целую колоду бумаг. «Тут ничего нет.» Тогда он из другого кармана достает еще пачку документов. Проверяющий плюнул и ушел. Справка от домоуправления, на тифозность, справка на съестное, без нее отбирали картошку. Меня Бог спасал, как-то я ездил в Нижний и не заразился тифом. Правда, мне давали на шею, на тело мешочек, умерщвлять вшей. Это ли помогло, но остался жив, хотя болел воспалением легких в двадцатом году.