Алексей Федорович Лосев. Записи бесед - [21]

необъяснимо. Скажут: ясно, почему он разумный; его так воспитали, что он такой тихий, скромный. Но почему его сосед буйный дурак, а он разумный и скромный? Здесь никаких объяснений не хватит, тут действует μοέρα, судьба, необходимость.

Это меня всегда поражало. И так я прожил свою жизнь и до сих пор не могу понять. И так и знаю теперь — не смогу понять. В конце концов все приходит к вопросу о добре и зле. Бог правит всем, а здесь что творится? Разве не может Он одним движением мизинца устранить всё это безобразие? Может. Почему не хочет? Тайна… Ангелы во множестве отпали от Бога. Дьявол, бывший ангел, всё знает и всё признает, кроме абсолютного бытия Бога. Неужели Бог не мог бы привести его в такое состояние, чтобы дьявол не делал зла? Ха-ха! А почему Бог этого не делает? Тайна…

А верующий тот, кто эту тайну прозрел. Другие быстро соображают — дескать, э-э, никакого бога нету. Это рационализм и дурачество. А вера начинается тогда, когда ты понимаешь, что всемогущий Бог существует, но Он распят. Бог — распят! Когда начинаешь это пытаться понимать, видишь, что тут тайна.

И древние и новые, конечно, эту тайну знали. У Аристотеля это выражается наивно: в одном месте «Метафизики» он говорит так, в другом иначе. И там, и здесь правильно. Ты ему скажешь: как же это так, там у вас, профессор, абсолютный ум, перводвигатель, который всем управляет, а тут черт знает что творится? Кто не понимает, в чем тут дело, тот как клоп будет убегать от пальца, который его раздавит. А был бы верующий, сказал бы: здесь тайна…

Поэтому я не хотел делать абсолюта из «Метафизики». Древние же знают и зло! Так неужели им не приходит в голову, какое здесь противоречие? Они же видят в небе вечный перводвигатель, а с другой стороны, на земле, это безобразие! Как же так? Если бы они этот вопрос задали и сказали: это тайна, они бы стали верующие.

Говорят больному: пойди в церковь крестись, болезнь пройдет. Вздор! Наоборот, тот, кто крестится, рискует попасть в большее зло. Это объединение добра и зла необъяснимо, когда честный хороший человек вдруг оказывается в неприятном, в безвыходном положении. Его даже убить могут, прекрасного-то и лучшего. Так что же Бог-то тогда думает? Тайна. Это — тайна. И когда человек

эту тайну уразумел, ему уже не нужно говорить «вот ты крестик повесь, маслица помажь…» Может быть, может быть, конечно, есть таинства, которые облегчают положение. Но если совершают обряд миропомазания, а человек вместо выздоровления заболел и умер? Я лично — я не удивлюсь. Я скажу: да, именно так и должно быть. Значит, это Божья воля такая. А так, без веры, получится вульгарный оптимизм и рационализм. Конечно, бывает, что человек помолится и утешится, болезнь после миропомазания пройдет. А если болезнь станет хуже, если ты помрешь? Да будет воля Твоя! Тайна неисследимая и невыразимая!

Поэтому, излагая нудную, скучную метафизику, претендующую на абсолютное, крепкое, божественное, я считаю, что тут же рядом заложена и вся относительность. Небо, конечно, движется надежно, на века. Это бог, по крайней мере нижний, но даже этот бог движется надежно. Но если в одну секунду окажется, что этого прекрасного небесного свода нету, какой-то один момент выпал, и он взорвался, поломался, исчез — я, если христианин, не удивлюсь.

Если я язычник, то скажу: да, конечно, здесь у нас на земле хаос, но зато неподвижные звезды всё движут, постоянно, непреложно. С христианской точки зрения тут относительность. Допустим, что язычество это абсолютизация всего мира. Ну что ж, пусть тогда Платон и Аристотель верят, что мировое устройство нерушимо, — пусть верят. Только, если случится катастрофа, они не будут знать, куда деваться, — а я, христианин, буду знать, я скажу: свершилась тайна Божия! Так должно быть!

Так вот я, изложивши абсолютную эстетику, подвожу итог. Там, на небе, вечная красота, сияние, неподвижный перводвигатель. Всё это точно изложено, не знаю, при тебе или без тебя. Эстетика неба — абсолютная. Но теперь я смотрю на это так, что если лопнет звезда, если эта эстетика лопнет — я не удивлюсь.

Так же цвета. Возьми простой букет. Ты говоришь: ах, красота. А другой человек — ему не нравится; он говорит, надо иначе расположить. И согласия между вами не будет никогда. А ведь букет это пустяки, вещь, которая вянет, цена ей три копейки.

Так же внутреннее и внешнее физиогномики. Есть связь внутреннего и внешнего? Конечно есть. Откуда еще о человеке знать, как не по жестам, мимике, словам, строению тела? Но сам Аристотель говорит (я нашел одно место) — во «Второй аналитике» он сам сказал, что логика связи между

внутренним и внешним не силлогистическая, и не математическая, и не аподиктическая, а это логика, как он сам говорит, это логика риторическая. Это я еще в книгу не вписал, но надо. Что эстетика неба у Аристотеля — риторическая. Тут, в риторической логике, всё, и абсолютность, и относительность, и понятность, и непонятность. Эстетика неба — риторическая.

Дамаский говорит замечательные вещи; очень трудные, но замечательные.

«Послезаконие» — это уже окончательный платонизм.