Александр у края света - [10]

Я решил, что он шутит, но он был серьезен.

— Ну конечно, это так, — сказал я. — Все это люди. Человеческие существа. Но это о ком угодно можно сказать.

— Правильно, — сказал Диоген. — О ком угодно.

Он встал, не утруждая себя скрюченной позой.

Я даже не представлял, какого он высокого роста.

— И если бы за бессмысленные обобщения награждали так же, как за представления, нас бы с тобой увенчали лаврами прямо сейчас. Пошло оно все в преисподнюю; пойдем заработаем немного денег. Занятие не столь почетное, как сидеть целый день в тени, неся околесицу, но... — он внезапно наклонился ко мне и понизил голос. — Ты умеешь хранить секреты?

— Конечно.

— Оно гораздо веселее.

Я посмотрел на него.

— Не уверен, что согласен, — сказал я.

Он вздохнул, скрестил ноги и уселся в пыль.

— В том-то и проблема с вами, что у вас нет чувства прекрасного, вы не цените волшебное и сверхъестественное. Поэтому вы столь ограничены.

Я нахмурился.

— Извини, — сказал я. — Я в замешательстве. Мне казалось, ты говорил о деньгах, а не о волшебстве.

— Правильно. — Он снова понизил голос; позже я научился распознавать этот сценический шепот, признак того, что меня сейчас одурачат. — Ладно, а что ты скажешь на такое предложение? Допустим, я расскажу тебе, что существует магический талисман, артефакт, обладающий силой заставить кого угодно отдать тебе что угодно и что угодно сделать. Интересно?

— Было бы интересно, — ответил я. — Если бы я верил, что такие вещи существуют.

— О, они существуют, — сказал Диоген. — И более, того, одна есть и у меня.

— Правда? — не забывай, я был очень молод. — Я тебе не верю.

— Что ж, я тебе докажу. — Он вскочил и пошел прочь. Мне пришлось бежать, чтобы не отстать от него.

— Куда мы идем? — спросил я.

— Увидишь.

По пути он продолжал расписывать выдающиеся возможности своего талисмана. Он не только подчинял людей своей воле, да так, что они и возразить не могли — он мог вызвать в них симпатию к тебе. Он мог заставить их даже любить тебя. Невольно я заинтересовался всем этим; Диоген, однако, шагал так быстро, что у меня недоставало дыхания, чтобы расспросить его подробно. С помощью своего магического амулета, продолжал он, он мог бы двигать горы — буквально, он мог бы заставить гору сняться со своего места и переползти на другое. Он мог создавать города и разрушать их; он мог накормить и одеть голодных и холодных или обратить в рабство целый народ; этот чудесный предмет был способен перенести человека через море, доставить в самые далекие уголки мира — от Островов Олова на дальнем западе до крайних пределов Согдианы…

Мы остановились перед пекарней.

— Но для начала, — сказал он, — давай сделаем что-нибудь попроще. Смотри внимательно. Я собираюсь заставить пекаря дать мне каравай хлеба.

— Ладно, — ответил я.

Он решительно кивнул, подошел к окну и стукнул по подоконнику.

— Утро доброе, — сказал он. — Мне бы каравай в четверть меры. Пшеничного, не ячменного.

— Изволь, — ответил пекарь. — Один обол.

Диоген разинул рот, выудил монету (в те времена мы носили мелкие деньги за щекой) и положил ее на прилавок.

— Спасибо, — сказал он и вернулся ко мне.

— Удовлетворен? — спросил он.

— Но ты не сотворил никакого волшебства, — запротестовал я. — Ты купил каравай.

— Точно, — ответил Диоген. — За мой магический талисман.

Я ничего не сказал — что тут было говорить. Все это было попросту глупо.

— Ты удивишься, — продолжал он с набитым ртом, когда мы возвращались к его сосуду, — когда узнаешь, на какое могучее волшебство мы все способны.

— Да уж конечно, — мрачно сказал я.

— О да. Например, я могу заставить воду течь в гору.

Я нахмурился.

— Правда? Без обмана?

— Без обмана. Конечно, мне понадобится мой волшебный талисман.

У меня начала болеть голова.

— О нет, — ответил я. — Ты не сможешь заплатить воде, чтобы она потекла вверх.

— Нет, но я могу купить кувшин, чтобы нести ее.

Это звучало так глупо, что я едва не ответил ему грубостью. Но не ответил. То есть я вообще ничего не сказал.

— Волшебство, — продолжал Диоген, — это просто. Так же, как и большинство других вещей в жизни. Хитрость в том, чтобы заставить людей верить, что они трудны.

Я остановился, как вкопанный.

— Хорошо, — сказал я. — Думаю, я понял, к чему ты ведешь. Ты хочешь сказать, что... — я помедлил, подыскивая верные слова. — ... что все зависит в первую очередь от того, как мы определяем то и это. Ты определяешь волшебство как возможность заставить людей выполнять разные действия, но исключаешь из определения деньги, которые им платишь. Вот как тебе удалось задурить мне голову.

Он покачал головой.

— Я тебя не дурил. Ты сам для себя все усложнил.

— Но, — настаивал я, — многие вещи действительно трудны, потому что... ну, просто они трудны.

Он улыбнулся.

— Правда? Назови хоть одну.

— Ладно, — я задумался на мгновение. — Полет по воздуху.

Он покачал головой.

— Нет. Я могу это сделать.

— Да ну?

— Честное слово. Без обмана. Отведи меня на гору или на верхушку старой башни в Квартале Горшечников, и я полечу по воздуху.

Он говорил так убедительно, что на мгновение я поверил ему.

— Точно?

— О да, — он ухмыльнулся. — Правда, полет будет недолгим, вот и все.