Александр I - [6]

Великий Князь Александр, настолько забывшись, что говорил грубые вещи, был выгнан, и, чтобы напоминать ему о том, что грубость непростительна, эта бумага повешена в его классной комнате как украшение.

Другой отрывок, написанный Александром в тринадцать лет, выглядит так:

Вместо того, чтобы удвоить свои усилия для извлечения пользы из тех годов обучения, что остались мне, я лишь каждый день становлюсь все более беззаботным, невнимательным и неспособным. Чем старше я становлюсь, тем больше я приближаюсь к нулю. Чем я стану? Судя по всему, ничем ^[12].

В нескольких случаях, и до, и во время своего правления, на словах и на бумаге Александр отмечал свою неспособность править. Его письмо другу, Виктору Кочубею, в мае 1796 года, в котором он также выражал желание избежать ответственности власти и поселиться на берегу Рейна, своим настроением похоже на строки, написанные для Лагарпа шестью годами раньше:

Невероятная путаница царит в наших планах. В таких условиях разве возможно такому человеку управлять государством, который не может справиться даже со своими недостатками? На это не хватит сил не только какого-нибудь человека, наделенного обычными способностями, как я, но даже и гения; а я всегда считал за правило, что лучше не пытаться сделать что-то, чем сделать это плохо^[13].

Александр часто публично порочил самого себя, выказывая упрямство в отношениях с людьми, будь то члены его семьи, его советники или Наполеон; это была черта характера, которую трудно или невозможно было понять и преодолеть.

Александр был впечатлительным мальчиком и с энтузиазмом читал все, что советовал ему Лагарп; это формировало его взгляды на злодеяния деспотизма, а также осознание необходимости править в соответствии с законом. Читал он с огромным интересом, соответствующим своему возрасту и способностям; в десять-двенадцать лет это уже были философские книги, помогавшие осознанию необходимости законного правления и ограничения деспотизма; обучаясь различным иностранным языкам, он переводил произведения таких писателей, как Руссо, Монтескье и Гиббон. И хотя Александр от рождения был умен, он испытывал недостаток во времени и чувствовал, что ему не хватает усидчивости изучить эти идеи полностью. Тогда у него и появилась привычка, которой он следовал позже, оглашать свои взгляды, которые оставляли впечатление недооформившихся. Как заметил его друг польский князь Адам Чарторыский (который был представлен русскому двору Екатериной), «являясь Великим Князем, Александр не дочитал до конца ни одной серьезной книги, мозг его был забит неясными идеями, и де Лагарп не мог заставить его полностью осознать огромные трудности понимания и выражения этих идей»^[14].

Образование Александра не было закончено. Ему помешала ранняя женитьба на принцессе Луизе Баденской (которая, будучи крещенной в православной церкви, взяла имя Елизаветы Алексеевны) в 1793 году, когда ему было всего лишь пятнадцать лет, а его невесте — всего четырнадцать. Екатерина наслаждалась, играя роль свахи и принимая участие в придворных праздниках. Она с восторгом говорила Мельхиору фон Гримму, когда Александр и Елизавета впервые встретились, и позже, когда они были помолвлены, что «никогда не было более подходящей друг другу пары — прекрасной, как день, полной красоты и души… Все говорят, что они — два ангела, отдающие себя друг другу»^[15]. Кроме того, Екатерина надеялась, что факт объявления Александра наследником поможет сбросить с трона его отца. Елизавета сразу влюбилась в Александра; он же не мог ответить на ее чувства взаимностью. Его занятия оказались запущены в тот год из-за свадебных приготовлений, а также из-за переселения молодой пары в Зимний дворец.

Программа образования Александра вообще была оборвана уходом Лагарпа двумя годами позже, когда ужас Екатерины перед событиями в революционной Франции (в частности — казнь Людовика XVI в 1793 году) привел к подозрительности по отношению к выбранному ею самой учителю. Но было, однако, уже слишком поздно. Чарторыский отметил это, рассказывая о разговоре с Александром в 1796 году:

Его взгляды были теми первыми ступеньками к идеям 1789 года, которые желали видеть всюду республику и указывали на эту форму правления как на одну-единственную, соответствующую желаниям и правам человечества… Я постоянно старался умерить экстремальные взгляды Александра. Он, между прочим, утверждал, что наследственная монархия — институт незаконный и абсурдный и что верховный авторитет должен принадлежать не случаю рождения, а только голосу народа, который знает лучше всех, кто именно способен руководить им?^[16]

Юному Александру было приятно разделять компанию с Чарторыским, человеком, который был старше и мудрее его; он, желая показать свои знания и зрелость, поверял свои идеи Чарторыскому потому, говоря его же несколько самодовольными словами, что «он не мог поверить любому другому русскому, так как никто бы не смог понять их»^[17]. В то время, конечно, Александр обсуждал свои идеи, не затрагивая практических проблем, с которыми ему пришлось бы столкнуться, если бы он стал государем России; тем не менее и позже, во время его правления, и Наполеон, и писатель Н. Карамзин в разговоре с царем оказывались в несколько странной ситуации, не разделяя некоторых его негативных взглядов на монархическое правление.