Александр Дейнека - [74]

Ирина Ненарокомова пишет, что в 1939 году Дейнека сделал огромное количество монументальных работ, которое, «казалось бы, не под силу выполнить одному человеку»[140]. Действительно, помимо плафона в Театре Красной армии он создает две фрески для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и панно в Минске, которое будет уничтожено во время немецкой оккупации. Тогда же Дейнека работает в павильоне готовящейся к открытию Всесоюзной сельскохозяйственной выставки «Дальний Восток» и делает там зал Бурят-Монголии с плафоном «Переход лыжниц-буряток из Улан-Удэ до Москвы», решенным в уже привычном ему ракурсе снизу, как на плафонах на станции метро «Маяковская» или в буфете Театра Красной армии. Не в силах устоять перед нарастающим культом Сталина, Дейнека делает групповой портрет «Прием Бурят-Монгольской делегации членами ЦК ВКП(б) и Советского правительства 27 января 1936 года», который сегодня можно найти только в старом номере журнала «Архитектура СССР» за 1939 год. На портрете изображены склонивший голову в приветствии Иосиф Сталин в отглаженном френче с накладными карманами, Климент Ворошилов в гимнастерке с орденами, сведший ладоши в аплодисментах Вячеслав Молотов в известном всему миру пенсне и Михаил Иванович Калинин со своей бородкой, тоже аплодирующий гостям. Делегаты Бурятии протягивают Сталину развернутую грамоту, как демонстрацию лояльности.

Интересно, что эскиз портрета художник начал делать по фотографиям еще в 1937 году, но вскоре изображенные на нем члены руководства Бурят-Монгольской АССР все как один стали жертвами Большого террора, и их пришлось заменить некими абстрактными азиатами. Но на этом злоключения портрета не кончились: после смерти «отца народов» его закрыли панелью, сам павильон был переименован в «Советскую печать», а в 1977 году и вовсе сгорел — как считается, вместе с картиной Дейнеки. А жаль: посмотреть на единственный созданный им портрет Сталина было бы очень любопытно.

Ирина Ненарокомова пишет, что процесс работы доставлял Дейнеке радость, что он «всегда целиком отдавался работе, но, к сожалению, не всегда получал желаемые результаты. Как ни грустно, именно с монументальными произведениями связано было у художника так много переживаний. И в силу обстоятельств, не зависящих от художника, и, возможно, от того, что художник не всегда в гармонии сам с собой. Разные были причины. А потом многое прервала и погубила война»[141].

Кризис 1939–1940 годов был для Дейнеки первым масштабным ударом, сильно повлиявшим на его дальнейшую деятельность. Легкий модернистский стиль, всегда присущий ему, постепенно меняется. В его картинах всё больше сталинской помпезности и парадности, которые ему плохо удаются. Он вынужден подчиниться своим критикам, постоянно вменяющим ему «грех формализма». Однако теперь у него появился новый и самый верховный критик, который, как фюрер в романе Фейхтвангера о братьях Лаутензак, «сломал эбонитовый нож». Скорее всего, Сталин даже не задумывался о судьбе художника, маленького винтика в системе, когда произносил свои слова о «фашиствующих молодчиках на марше», но окружение не только услышало слова вождя, но стало активно использовать их, чтобы наказать строптивого «мазилку». Не исключено также, что Дейнека стал жертвой политической интриги, западни, ловко расставленной ему коллегами-конкурентами, знавшими сталинские вкусы и пристрастия и умело использовавшими настроение вождя.

Как известно, еще 6 июля 1933 года Сталин принял на своей даче в Зубалове группу советских художников, среди которых были Александр Герасимов, Исаак Бродский и Евгений Кацман, и пригласил их «остаться пообедать». Таким образом, был определен круг художников, допущенных к вождю, и расставлены акценты и приоритеты в его художественных пристрастиях в отношении живописцев. Еще одним, ныне почти забытым, приближенным к Сталину художником был Анатолий Никифорович Яр-Кравченко, который сумел уговорить вождя позировать ему — и в процессе общения получил хозяйскую милость в виде Сталинской премии второй степени. О Яре-Кравченко мне довольно много рассказывал отец, который познакомился с ним в 1960-е годы, когда тот работал главным художником агентства печати «Новости». «Яр», как его всегда называл отец, часто вспоминал, как послал Сталину свои рисунки-портреты вождя и тот вернул их ему с поправками: «Убрать солдата!», «Поправить руку!» И затем согласился позировать, за что многие художники, которым Сталин отказал, Яра возненавидели. Во время сеанса позирования в кабинете вождя тот неожиданно предложил Яру-Кравченко стать секретарем оргкомитета по проведению съезда советских художников (это была важная структура, стоящая над Союзом художников). Яр-Кравченко выразил сомнение в своих способностях занять такой пост и сообщил Сталину, что он — беспартийный. На что Сталин сказал: «Это легко исправить. Я дам вам рекомендацию — думаю, это поможет».

Яр-Кравченко, став секретарем оргкомитета, оказался допущенным к огромному финансовому пирогу. Он, впрочем, был человеком доброго нрава и никогда, в отличие от Александра Герасимова, коллегам по цеху не гадил. Отец вспоминал, как Яр говорил ему: «Ты, конечно, не такой, как мы, но всё равно пойдешь хорошо!» Остальным приходилось довольствоваться тем, что оставалось, когда шла борьба не только за заказы, но и за само существование. Талант Дейнеки, при том что ему не раз приходилось «прогибаться под изменчивый мир», был настолько безоговорочен, что даже его недоброжелатели не могли с этим не считаться, хотя исправно пытались ставить ему палки в колеса.