Алехандро Вартан - [23]

Я не ходил далеко. Не хватает юношеского задора. Собрать бы группу, и осмотреть всё…. Но сделать ли это пешком? Нет, идея тупикова. Иду один, ходил один, и буду ходить один, во всяком случае — пока….»

Я раньше вёл много дневников. В один день я понял, что они накопились и переливаются через край, эти дневники. Тут можно подумать, что в этом случае человек, то есть вся его сущность вместе с событиями, вместе с тем, что и не случилось вовсе, есть такой сосуд, кастрюля, чашка. Может, банка. Банально, приземлено. Но почему нет. Приготовление пищи во благо высших существ, или может — высших энергетических механизмов. Потому что сложно представить, чтобы всё это контролировал дедушка с бородой. Но дедушка точно есть. И с трубкой. И курит. Потому и люди курят. Они его копируют.

После своего обеда я поднялся наверх. Комната, обшитая лакированной вагонкой, кровать, окно — на другую сторону улицы. И там — частные дворы, садики, крыши, все мирно, без дополнительных ландшафтных трудностей — ведь Дом есть, но видят ли его местные жители? Может быть, и я обязан видеть нечто иное? Но нет, через дворы были видны столбы другой улицы, всё те же крыши, листья лёгкой осени.

Это, может быть, вопрос. Есть ли тут зима? Нет, я ничего не знаю.

Я развлекал себя дневником и чтением. Я слышал, как щелкали двери. Кто-то входил в Дом. Кто-то выходил из него. Я не видел их, они не видели меня, но на кухне ощущался запах съестного. Я думаю, здесь всё же были пересечения. И были жертвы. Я не видел, но картины странных вещей вставали передо мной.

Части глобального. Мы все живём в одной стопке этих тарелок. Но я видел и другие стопки, и там нет ничего от нашего мира. Поздней ночью, когда я заночевал на Дороге, оно привиделось мне — ужасные ящероподобные люди вступили в конфликт существами иного сорта. Наверное, некий катаклизм заставил две стопки тарелок (может — дисков) каким-то образом пересечься. Никто не видел структуру со стороны. Все вышло, как гармоничное вторжение или пересечение. Два чуждых друг другу мира наложились друг на друга, и это выглядело хуже, чем воплощение самого ужасного сна.

Мы боимся того, что не достойно жизни, что не должно питаться нашим воздухом. Про каждый вид существ можно было сказать именно это. Материя рвалась. Части тел кромсались. Запах несопоставимых миру энергий летели повсюду — наверное, в этой войне не было победителей. Когда человек чувствует боль, он даже не знает, до каких пределов она может быть усилена, и где ее границы.

Когда нет веществ, способных замыслить происходящее, хотя бы ради спасения сделав человека неадекватным.

Наверное, перед этим гасли картины ада.

Следующим днём я позавтракал. Следовало вновь отправиться в магазин, чтобы взять что-нибудь с собой. Маршрут был прост — дойти до задних дверей и выйти, в надежде, что место, в которое я попаду, будет достойно глаз путешественника. Я предполагал, что в новом мире будут полезные вещи, нужные люди, магазины, и — никаких ненормальных чудес, начиная водородной атмосферы и заканчивая сыплющимися сверху бомбами.

— Вы были в Доме? — спросил я у продавщицы просто так.

— Почему? — спросила она.

— Я просто.

— Но о чем вы спрашиваете? О каком Доме?

— Но Дом один.

— Странный вы, — заключила она.

Этим самым я только усилил чувство собственной значимости, уникальности.

В Доме надо уметь спать. Но если и не уметь, нет, ничего не важно. Потому что ничего не важно. Видения однажды приведут вас на вершину созерцательно мироздания, и вы поймете, как ничтожен человек. Хотя вы могли прочесть об этом и в Библии. Эта книга крайне проста и понятна. Я знаю, что глупцы ее используют в качестве морального талька, но людей надо желать, особенно, если вы приходили куда-нибудь наверх. Пусть лишь в виде снега, который был занесен таинственным верхом на вершины.

Я, конечно, пробовал общаться. Хорошо — когда хорошо. Неверующие пьяницы. Поэтические пьяницы. Деятели субкультуры. Но вы знаете, если человек не познал силу тишины, он не человек. Пока есть шанс — надо сказать — еще не человек. Ну и конечно, можно ходить по дорогам, ища в поле ветра.

Идолы имеют свойство искаться сами.

Но всё это лишь про ночь. Тем утром, закончив сборы, я вышел в коридор, открыл дверь и оказался на улицах. Да, там, повыше, был широкий проспект, полный автомобилей и прочего — шума, газов, лиц и теней. Наверное, там повсюду очередью стояли магазины, а я люблю магазины и шоппинг. Но теперь это не имело значения. Можно было приклеить вопросы к проходящим людям. Но я был здесь, и со мной ничего не случилось, что свидетельствовало о правильно поставленном векторе.

Другое дело — пустыня, или море. Я думаю, кому-то не посчастливилось занырнуть прямо с порога Дома, но смерть этих людей была разной. Надо уметь умирать. Немного заранее. Поэты очень часто уже заранее мертвы. Зато они настоящие, предопределенные, словно бы внесенные в реестр мироздания задолго до рождения. Если поэт играет в бегуна на длинную дистанцию, значит, он — инженер, разрабатывающий строку. Но ничего. И инженеры бывают ничего, вполне технически подкованные.