Альберт Швейцер. Картина жизни - [13]

Возникает вопрос: как относился Швейцер к идейным и политическим спорам, которые не только волновали умы граждан, но и вызывали, особенно в мире искусства, самые бурные проявления чувств? Несомненно, его симпатии были на стороне демократов, республиканцев ― все последующее его поведение убеждает нас в этом, ― однако почти не сохранилось свидетельств о его мыслях и чувствах в эти дни. И если он непосредственно не участвовал в спорах, возможно, это объясняется тем, что от него требовалось высказаться в пользу той или иной политической точки зрения. А бескомпромиссность позиций противоборствующих сторон, вероятно, больше отталкивала его, нежели привлекала.

Здесь уже четко проявляется важная черта характера Швейцера: он не из тех, кто готов сражаться на баррикадах. Он изберет иные средства борьбы, хотя в ту пору он еще сам толком не знал ― какие. Возможно, пребывание в Париже тех лет помогло Швейцеру это понять. Но одно известно доподлинно: за этот сравнительно короткий срок он написал свою диссертацию по философии объемом свыше 300 страниц, которая отняла у него много времени и душевных сил.

В середине марта 1899 года Альберт Швейцер вернулся в Страсбург, даже несколько раньше, чем предполагал. Он зарылся в кантовские тексты и заставил себя напряженно работать. Скоро он вручил профессору Циглеру готовую рукопись.

В своей работе^{10} Швейцер стремился доказать, что у Канта «зачатки критического идеализма и религиозно-философские требования нравственного закона противоречат друг другу». Это суждение само по себе уже примечательно, точно так же как и вывод, сделанный им: «Важно отметить, что в мыслях Канта о религии, пронизанных глубочайшим этическим пафосом, постулат бессмертия не играет ровно никакой роли». В заключение своего труда он высказал замечание: «Вместо того чтобы остаться на позициях философии религии, разработанной критическим идеализмом, Кант поддался соблазну философии религии, диктуемой все больше устремленным вглубь нравственным законом. Погружаясь в этику, он не мог оставаться последовательным».

Профессор Циглep отозвался о работе Швейцера в высшей степени положительно. Защита диссертации была назначена на конец июля. Времени оставалось достаточно, и Швейцер решил провести несколько недель в Берлине.

После пребывания в Париже духовная атмосфера Берлина на переломе века приятно поразила Швейцера. «Духовная жизнь Берлина взволновала меня сильнее, чем жизнь Парижа. В Париже, этой мировой столице, духовная атмосфера неоднородна. Чтобы оценить ее по достоинству, необходимо было основательно привыкнуть к ней. В отличие от Парижа идейная жизнь Берлина сконцентрирована в университете — блестяще организованном, живом организме. В ту пору Берлин еще не успел стать мировой столицей и производил впечатление успешно развивающегося во всех направлениях провинциального города. Весь его облик характеризовался здоровым самосознанием и глубоким доверием к вершителям его судеб — всем тем, чего так недоставало Парижу, расколотому борьбой вокруг дела Дрейфуса. Мне посчастливилось познакомиться с Берлином в самую прекрасную его пору, и таким я его и полюбил. Особенно благоприятное впечатление произвели на меня простой образ жизни берлинского общества и легкость, с которой берлинцы допускали нового человека в свой круг».

Наверно, не следует особенно упрекать Швейцера, пробывшего в Берлине сравнительно недолго, за то, что он сосредоточил все свое внимание на духовной жизни города. Истинное положение дел в городе осталось от него сокрытым; в действительности будни большинства жителей Берлина выглядели совсем по-другому. За период с 1890 по 1905 год население Берлина и окрестностей увеличилось с 1 миллиона 850 тысяч до 3,2 миллиона. Людей привлекала сюда надежда на лучшую жизнь: особенно охотно устремлялись в Берлин жители Силезии и восточных районов империи. Подъем промышленности и кризисы чередовались, и радужные надежды трудового населения сменялись тяжким бременем нищеты. Рабочий зарабатывал в неделю в среднем около 20 марок. Осенью 1901 года было опрошено 550 тысяч берлинских семей, среди них оказались 77 501 безработный и 53 098 занятых неполный рабочий день; свыше 4200 человек вынуждены были ютиться в ночлежках. Нужда в жилье среди бедняков достигла чудовищных размеров. Дома, сдаваемые внаем, или, точнее, казармы с их тесными задними дворами были красноречивым свидетельством страсти к наживе, с одной стороны, и беспросветной нищеты ― с другой. А сколько людей ютилось в невыносимых условиях в подвалах ― этого никто никогда не подсчитывал. Художник Генрих Цилле запечатлел для последующих поколений нищету обителей берлинских задних дворов тех лет.

Некоторое удивление вызывает тот факт, что Швейцер не заметил резких социальных контрастов Берлина, тем более что сам он еще ребенком болезненно воспринимал социальную несправедливость.

В берлинских библиотеках Швейцер намеревался прежде всего прочитать произведения философов древности и новейших времен. Наряду с этим он посещал лекции Адольфа фон Харнака, Отто Пфлайдерера, Юлиуса Кафтана, Фридриха Паульсена и Георга Зиммеля в университете. Семинары последнего он стал вскоре посещать регулярно. На переломе века философ Георг Зиммель завоевал репутацию одного основателей современной буржуазной социологии. С историей догм, разработанной фон Харнаком, специализировавшемся на истории церкви, Швейцер познакомился еще в Страсбурге, в Берлине же он стал в доме учителя своим человеком, между ними сохранились дружеские отношения и в последующие годы, которые, правда, преимущественно выражались в переписке, обмене открытками: Харнак приветствовал подобный способ связи для обмена философскими суждениями.