Альберт Швейцер. Картина жизни - [14]

Разумеется, Швейцер старался продолжать свои занятия музыкой. Его друг Видор щедро снабдил его рекомендациями к известным берлинским органистам. Однако почти все они разочаровали его, «потому что больше стремились к внешней виртуозности, чем к истинной пластичности игры». Еще больше разочаровали его новые берлинские оргáны, их громкое сухое звучание «в сравнении с инструментами Кавайе-Колла в церкви Сен-Сюльпис и соборе Нотр-Дам». Органист церкви памяти императора Вильгельма профессор Генрих Райман разрешил Швейцеру регулярно упражняться на церковном органе. Кроме того, он предложил Швейцеру заменять его на время его отпуска. Райман был общительным человеком и познакомил Швейцера с известными музыкантами, художниками и скульпторами Берлина.

Много времени провел Швейцер в Берлине у Карла Штумпфа, который занимался психологическими исследованиями восприятия музыки. Желая пополнить свои познания в области теории музыки, даже во второстепенных вопросах, Швейцер выказал большой интерес к этой работе. Он принимал участие в экспериментах, проводимых Штумпфом и его ассистентами. Впоследствии он признавался, что и тут выполнял роль своего рода подопытного кролика, как и в бытность свою в Париже, на занятиях с Мари-Жаэль. О том, в какой мере ему были полезны эти занятия, Швейцер ничего не сообщает, очевидно, они не показались ему столь интересными, как некогда упражнения Мари-Жаэль в Париже.

Несравненно большее впечатление произвело на Швейцера знакомство с академическими кругами Берлина. Вдова Эрнста Курциуса, эллиниста с мировым именем и наставника кайзера Фридриха, радушно приняла молодого эльзасца, доброго знакомого ее пасынка — крайздиректора Фридриха Курциуса из Кольмара. Даже и после смерти Эрнста Курциуса, последовавшей в 1896 году, дом этот продолжал оставаться местом встречи всей духовной элиты Берлина. Все, кто только принадлежал к ученому миру и обладал известностью, считали обязательным являться в салон вдовы Курциуса на журфиксы и участвовать в непринужденных беседах.

На пороге нового века, в период становления империализма в Германии, Берлин переживал пору подъема, а общественные науки находились в самом расцвете. Но уже тогда намечался грядущий исторический упадок. Здесь, в Берлине, Швейцер осознал это с особой ясностью. Как уже говорилось, Швейцера рано начали волновать социальные язвы, а в годы студенчества он уже увидел внутреннюю пустоту культурных запросов буржуазии. Во время бесед о европейской культуре в доме Курциуса он окончательно уяснил для себя, что буржуазная культура неотвратимо клонится к закату. В одной из таких бесед кто-то из ее участников обронил замечание: «Дa что уж там говорить, все мы всего-навсего эпигоны». Эти случайно брошенные слова глубоко запечатлелись в памяти Швейцера. Спустя каких-нибудь десять лет друзья Швейцера станут упрекать его в том, что он будто бы стремится бежать от упадка культуры, повернувшись спиной к самодовольным западным эпигонам и на практике осуществляя в Африке завет любви к ближнему. Его первые высказывания с критикой современной ему действительности и культуры воспринимались как якобы некий «пессимизм конца века», сама же резкость его критических суждений вызывала у одних недоумение, у других — протест. Но сейчас еще рано об этом говорить, лишь спустя много лет Швейцер выскажет подобные мысли. И все же отныне он неизменно размышлял о судьбах культуры.

После ожесточенных споров, свидетелем которых он был в Париже, Швейцер наслаждался духовной атмосферой Берлина, простотой общения и знакомств. Особенно любил он беседовать с немолодым уже Германом Гриммом, знаменитым историком искусства, который всеми силами пытался отвратить Швейцера от его еретических утверждений, будто «изложение событий в четвертом евангелии расходится с изложением в первых трех».

Лишь накануне защиты диссертации Швейцер возвратился в Страсбург. Устный экзамен, на взгляд профессоров Циглера и Виндельбанда, прошел не совсем удачно. Экзаменаторы, которые уже были знакомы с диссертацией Швейцера, ожидали от него большего. Да и сам Швейцер был собой недоволен: увлекшись изучением философских трудов в оригинале, оживленными спорами в доме Курциуса и экспериментами Карла Штумпфа, на что ушло много времени, он давно уже не читал учебников. Тем не менее в предпоследний день июля 1899 года Страсбургский университет присвоил Швейцеру степень доктора философских наук. Ему было в ту пору двадцать четыре года.

Благодаря рекомендации Xольцмана солидное тюбингенское издательство в том же году выпустило диссертацию Швейцера отдельной книгой под названием «Философия религии Канта от „Критики чистого разума“ до „Религии в пределах только разума“».

Годы творчества

После защиты диссертации по философии Швейцер, казалось бы, уже должен был избрать для себя определенное поприще практической деятельности. Стипендия Голла, разумеется, позволила бы ему и в дальнейшем пополнять свои знания по собственному желанию. Швейцеру, к примеру, очень хотелось съездить на несколько месяцев в Англию, чтобы усовершенствовать свои познания в английском языке и одновременно изучить творения английских философов непосредственно у них на родине. Однако он посчитал своим моральным долгом как можно скорее приобрести степень лиценциата теологии, чтобы таким образом высвободить стипендию для своих нуждающихся собратьев по университету. По странной иронии судьбы, следующий кандидат на стипендию Голла так и не воспользовался ею. И Швейцер всю жизнь жалел о том, что из деликатности, как выяснилось впоследствии, никому не нужной, отказался от возможности пополнить свои знания в Англии.