Альбатросы любви - [9]

Шрифт
Интервал

Зенобия уже сидела перед зеркалом и занималась макияжем, когда наконец остановилась на том, что хорошо бы утопить обидчика с камнем на шее подальше от берега…

— Почему ты улыбаешься, тетя Зено? — спросил с порога Дэвид. Рядом с ним стоял Дэймон.

Зен повернула голову, замотанную полотенцем, и улыбнулась мальчуганам, таким похожим и вместе с тем таким разным.

— Должно быть, думала о вас, раз улыбалась. Как удалось так хорошо вас нарядить?! — Зен ощутила прилив раздражения при виде одинаковых костюмов из шерстяной ткани плохой выработки, однако подавила свои эмоции. Светло-голубой твид никак не гармонировал с загорелой кожей и черными глазами мальчиков. Но если София получила удовольствие, покупая им вещи, то разве хватит духу упрекнуть ее в безвкусице.

Дэвид оглядел себя и скорчил рожицу, взглянув на тетю.

— Лона пообещала нам с Дэном по два эклера из тех, что приготовит на десерт к вечеру. — Зен засмеялась, и Дэвид смутился. Затем он насупился. — Дядя Дэймон сказал, что мы не должны играть с тобой в мужские игры. Мы сделали тебе больно, тетя?

При упоминании о Дэймоне Зен напряглась. Не человек, а какой-то дьявол! Даже здесь, у себя в комнате, она не может от него отделаться!

— Нет, мне совсем не больно, — уверила она мальчика. — Мне нравится играть с тобой в футбол. Я столько раз говорила тебе об этом. Теперь подойдите сюда оба — она протянула руки.

Дэвид стремглав бросился к ней, тогда как Дэниел смущенно топтался на месте: его робкая улыбка до боли напомнила ей сестру. Зен разрешила ребятишкам поиграть на кровати, пока она будет приводить себя в порядок.

Зенобия какое-то время наблюдала за ними. Дэниел достал колоду карт, ловко перетасовал и раздал для какой-то игры, которой он учил Дэвида. Вскоре игра полностью их захватила.

В туалетной комнате Зен надела длинную, строгую, кремового цвета юбку, которую заранее приготовила. К ней она надела легкий шерстяной свитер цвета морской волны, а на ноги — лакированные, под тон свитеру, туфли на среднем каблуке. Она выбрала усыпанный жемчугом браслет, серьги с жемчужинами в виде капель и перстень, принадлежавший ее матери.

— Ну вот, я почти готова! — окликнула Зен мальчиков, заходя в спальню и проверяя на ходу, хорошо ли застегнуты серьги.

Она застыла, когда увидела Дэймона, восседающего в кресле. Туфли он снял, оставшись в одних носках. В руках у него была ее шкатулка с драгоценностями.

— Где твои туфли? Где мальчики? И что ты делаешь с моими вещами? — обратилась она к нему, стараясь, чтобы в голосе прозвучали жесткие нотки.

— Туфли там. — Он махнул рукой в сторону двери. — Мальчики внизу с бабушкой. А я хочу взглянуть, есть ли у тебя какие-нибудь драгоценности Элен.

Зен с решительным видом пересекла комнату и выхватила свою шкатулку. Она чувствовала, что вся закипает от гнева.

— Что есть у меня и чего нет — это никого не каса…

— Я думал о тебе, представляя, как ты босиком проходишь по этому пушистому ковру… Прекрасно, великолепно! — Дэймон скрестил руки на груди и осмотрел девушку с явным одобрением.

— Прекрати меня прерывать! Что прекрасно? — огрызнулась Зен.

— Представить тебя, босую, на этом ковре. Думать, как ты лежишь на нем обнаженная!

У Зен перехватило дыхание от такой дерзости.

— Разве там внизу тебя не ожидает твоя нареченная?

— Мы с Мелиссой формально еще не помолвлены. Я же говорил тебе об этом. — Дэймон поудобней уселся на стуле.

— Выйди из комнаты! — громко потребовала Зен, указывая на дверь, но ни голос, ни жест не возымели на Дэймона никакого впечатления.

— У тебя розовые сапфиры, принадлежавшие Элен? спросил он.

— У меня нет никаких драгоценностей сестры. — Зен круто повернулась и поставила шкатулку на туалетный столик. В тот же миг она почувствовала, как Дэймон встал со стула и подошел к ней сзади.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, наклонившись к самому ее уху. — Все камни Элен принадлежат тебе. У нее нет дочери. А ты говоришь, драгоценности тебе никогда не присылали.

— Никогда.

— Гмм. Спрошу у матери.

— Я уверена, что многое из того, что было у Элен, принадлежало семье Аристидисов, и твоя мать хотела, чтобы все в семье и осталось.

Черные брови Дэймона сошлись на переносице, а лицо стало суровым.

— Состояние принадлежит мне, и решать, кому что дарить, могу только я!

Зен хотела было возразить, но, заметив, как дернулся уголок его рта, решила промолчать. Ей не хотелось вступать в перепалку перед самым обедом.

— Пошли! Если мы хотим присоединиться к остальным и выпить перед обедом, нам надо уже спускаться вниз. — Он взял Зен под руку и вложил ее пальцы в свои. Когда она попыталась высвободить руку, он сжал ее еще крепче.

— Кто… — Зен откашлялась и начала снова: — Кто будет за обедом еще, кроме твоей невесты?

— Я повторяю в который уже раз, что мы с Мелиссой не помолвлены! — выпалил он с такой силой, что девушка заморгала.

— О, конечно! — Будь он проклят! Вновь Зен попробовала освободиться, и вновь он еще крепче сжал ее пальцы.

— Будет еще Пифагор Телос, старинный друг матери из Греции. Он останется в Штатах на некоторое время, чтобы наладить дело, в которое вложил большие средства, и поживет у нас. — Дэймон задержался на лестничной площадке. — Если верить моей матушке, Фаг — так он себя величает — когда-то добивался руки твоей матери. Он богатый человек, у него дома и в Калифорнии, и в Греции, и в Лондоне.


Рекомендуем почитать
Ангелы носят рюкзаки

Должен быть кто-то, кто замечает первый распустившийся цветок, смешное облако, глаза уличного кота, что каждый день меняют цвет На нашем жизненном пути встречаются разные люди, но все ли они являются людьми на самом деле? Что готовы нам рассказать, а о чём хотят умолчать? Кира познакомилась с необычным парнем. О его существовании нельзя никому рассказать. К чему приведёт их общение? Философское произведение о жизни, тайнах мироздания и любви, с описаниями природы и разговорами за чашкой вкусного чая. Продолжает тему рассказа «Семнадцатое декабря», раскрывает загадку персонажей, появившихся в концовке.


Покаянный канон: жертвенница

Лаборантка по имени Берта знакомится в больнице с поэтом Лаврентием Егоровым. В результате автокатастрофы он стал инвалидом, прикованным к коляске. Берта выхаживает Лаврентия и становится его женой. Не сломленный физическими страданиями, Лаврентий ломается оттого, что не может обеспечить любимую материально. Он начинает пить. Берта уходит из дома, и Лаврентий принимает решение покончить с собой, не видя смысла жить без любимой. Но любовь оказывается сильнее и водки, и пули.


Проигравшие

Скарлетт Мери Белль — прилежная ученица Гарварда, которую волнуют лишь учеба и семья, но никак не Джастин О’Коннор, с которым в один из солнечных весенних дней ей предлагает дополнительно позаниматься профессор по экономике. Девушка не особо рада такому предложению, но и отказаться от возможности получить дополнительные баллы не может. День за днем ей приходится терпеть его выходки и придирки до тех пор, пока его слова не приобретают совсем другой смысл и не начинают что-то значить для нее… .


Геометрия любви: Банальный треугольник

Тибби — убежденная феминистка. Такой ее сделала жизнь, а особенно постарался ветреный кавалер, после разрыва с которым она решила, что замужество — нелепость, любовь — фантазия. Только своему верному пажу Питеру Тибби способна поведать о том отчаянии, что терзает ее. Пит везет подругу в Лондон, но каникулы складываются неудачно: Тибби попала в больницу. С этой минуты она изменила свое отношение к жизни — ведь врач-травматолог, как выяснилось, способен излечить не только тело, но и душу…


Западня: Когда страсть обжигает

Судьба полицейского — нелегкая доля. Грегу это было известно лучше многих, ведь из-за работы он потерял почти все. Долг полицейского — защищать слабых и стоять на страже закона. И никто на свете не упрекнул бы Грега за небрежение своими обязанностями. Но что делать полицейскому, если опасность угрожает его сердцу, а любовь заставляет играть по незнакомым правилам?


Безнадёжная любовь

Лето, море, смуглый красавец с невероятно голубыми глазами и проникающим в душу голосом. Такой циничный, такой притягательный… Могла ли предположить девятнадцатилетняя Аня, что курортный роман окажется длиною в жизнь? Мог ли Богдан, пресыщенный женским вниманием, подумать, что всю жизнь будет помнить и ждать наивную доверчивую девочку? Что эта любовь будет мукой и спасением, наказанием и подарком судьбы? Главное — она будет.