Аквариум - [4]

— То, что нужно? — спросила она.

До меня не сразу дошло:

— Ты о чем?

— Ты сказал: было бы лучше, если бы я не могла тебя видеть. Ты это имел в виду? Ты видишь меня, а я тебя не вижу, ведь верно?

Я не нашелся что ответить. Схватился за нос и некоторое время слушал, как она вдыхает и выдыхает дым.

— Понятия не имею, — произнес я. — Но спасибо за красивое зрелище.

— Боже, как официально. — Она затушила в пепельнице сигарету.

Диск закончился, а я так ничего и не слышал. Я вынул его, положил обратно в коробку и задумался, не поставить ли другой, но потом решил выключить плейер и снял наушники. В конце концов, ничего удивительного, что Фабрицио де Андре не смог отвлечь меня от мыслей о Шейри. Они бы составили прекрасный дуэт. Ее чистый, какой-то даже старинный голос с металлически-белым звучанием прекрасно наложился бы на его чувственный баритон.

Внизу, на улице, горели фонари, людей почти не было. Только изредка проезжал какой-нибудь автомобиль. Я взял в руки тренажер, но тут же отложил его. Недавняя потеря чувствительности слишком сильно напугала меня.

Работа на компьютере, наверное, почти так же полезна, как и игра на фортепиано, пришло мне в голову. Нужно печатать какой-нибудь текст. Только какой? Я стоял у окна, растягивая пальцы, и вдруг подумал, что это мог быть не просто дневник, а своего рода план действий.

Я сел за компьютер и запустил Word. Написал вверху страницы: «Что делать?», сохранил файл и открыл новый. Его озаглавил «С чем покончить?» и тоже сохранил. Хоть какое-то начало.

С четверть часа просидев перед страницей, вверху которой стояло «Что делать?», я добавил одно-единственное предложение: «Шевелить пальцами», сохранил этот файл и открыл другой — «С чем покончить?». Здесь мне удалось достичь большего — возникли два новых предложения:

«Не употреблять больше слова „кобель“».

«Не быть таким высокомерным с окружающими (исключение — мужчины в шляпах моложе шестидесяти)».

Теперь у меня появилась идея, как продолжить первый документ, и я снова открыл этот файл, добавив:

«Читать».

Некоторое время я просто сидел, тупо глядя на экран, пока мне не стало ясно, что все это — полная ерунда. Писать — да, это может доставлять удовольствие, но давать себе подобные задания — глупость. Если я надеюсь таким образом развлечься, придется придумать что-нибудь получше.

Итальянка убрала со стола. Жаль, я пропустил самое интересное. Обычно я старался уловить момент, когда семья с четвертого этажа садится за стол: порой они являли собой удивительное и очень забавное зрелище. Мне нравилось наблюдать, как они запихивают в рот еду и при этом все четверо болтают. Я часто замечал, что мать, дочь, отец и зять говорят одновременно — разумеется, ни слова не слыша из того, что говорят остальные. Наверное, там царит полная какофония, совершеннейший бред. Если, конечно, исходить из того, что язык — это средство, позволяющее объясняться с другими людьми. Лично я исхожу именно из этого.

Но итальянцы нравились мне, и я каждый день заглядывал в их окна, будто, выключив звук, смотрел очередную часть сериала, к которому привык настолько, что готов был подстраивать под него жизнь. И только когда они, как и большинство жителей дома напротив, устраивались перед телевизором, я отводил взгляд.

Потом вдруг я понял, что мне хотелось бы написать: просто рассказ о себе. От лица постороннего, которого интересует, для чего это я там у себя наверху целыми днями стою у окна, выглядываю на улицу, подсматриваю за соседями и при этом, кажется, вполне доволен жизнью.

Я попробовал придумать первое предложение: «Родился я — единственный отпрыск, как выяснилось впоследствии, — в семье супругов Гюнтера и Анны-Марии Шодеров и…» — чушь какая-то. К черту. Вторая попытка: «Мое имя — Бернхард, но все зовут меня Барри, а от пальцев моих пользы ничуть не больше, чем от бахромы на одежде индейца. И все потому, что я никак не могу освободиться от чар молодой женщины по имени Шейри, которая на самом деле — Сандра…»

Лучше, но по-прежнему не то, что нужно. Я больше не хотел думать о Шейри. Третья попытка: «Мой мир рассыпался, когда появилась эта молодая женщина. Ее голос вырвал меня из привычного окружения, которое я до тех пор безуспешно пытался склеить воедино…» Кажется, от этого никуда не деться. Наверное, лучше рассказать всю историю от начала до конца, чтобы объяснить, как я попал туда, где сейчас нахожусь. А потом, может быть, последует и продолжение. Четвертая попытка: «После аварии я стал другим человеком…»

Я так и не включил свет в аппаратной. На дисплее все было видно, а нужные кнопки и рычажки я смог бы найти даже во сне. Я работал в темноте, а она сидела там, где сидела, просто в той же комнате. Шейри вообще из тех людей, которые не переполняют собой пространство — это мне стало ясно еще шесть дней назад, когда она только пришла на запись.

Потом Шейри вдруг спросила:

— Тебе не помешает, если я тут посижу?

Я ответил:

— Нет.

Она подобрала под себя ноги и положила голову на подлокотник. Я выключил мониторы ближнего плана, надел наушники и продолжил свое занятие.

Будучи совой, обычно я понимаю, что пора заканчивать, только когда кровь в моих жилах замедляет течение. Вот и на этот раз наушники я снял и выключил аппаратуру около пяти утра. Шейри спала на спине, повернув голову набок и скрестив руки на животе. Я встал, потянулся, принес из конторы плед и накрыл ей ноги и бедра. Разбудить ее я не решился. От усталости она продрогнет по дороге в гостиницу. Я не выключил маленькую настольную лампу возле пульта, чтобы она не испугалась, проснувшись в полной темноте в незнакомом месте. В прихожей тоже оставил свет на случай, если ей понадобится туалет или холодильник в комнате отдыха.