Актеры - [66]
После одного из спектаклей Роберт и Рафаил пришли к нам в гости. Они с грустью вспоминали молодость. Наступило молчание, Рафаил медленно подошел к роялю, взял несколько аккордов и как-то речитативом проговорил: «О юность, золотая, короткая юность! Как быстро год за годом уходят года!» В эту минуту влился голос Роберта: «О юность, юность золотая, короткая юность! Как быстро год за годом уходят года!» Братья были неутомимы и очень любили эти импровизированные концерты.
После этого концерта мы с женой пошли провожать братьев до гостиницы. Было семь часов утра. Мы попрощались и отправились спать, а утром к 11 часам нужно было опять в театр на репетицию.
В 10 часов утра братья уже были в театре. Рафаил что-то играл на рояле, а Роберт, подпевая ему, в такт носился по сцене с огромным пульверизатором, орошая все, что попадалось ему на глаза. Он говорил, что везде есть пыль, а с 11 до 4 они упорно репетировали. В 6 часов вечера уже приходили на спектакль и гримировались, причем эта операция у них происходила долго. Особенно у Роберта, так как он играл молодых, а потому подтягивал лицо газовым тюлем, который выравнивал кожу на лице, прятал морщины и делал лицо молодым.
Одевшись и загримировавшись, братья осматривали одетых и загримированных актеров и актрис и пускали спектакль. И так каждый день.
Как-то раз, в антракте, мне Роберт и говорит неловко, смущаясь: «А знаете, Павлуша, мне у вас очень понравилось, нельзя ли повторить»? И оба брата громко рассмеялись, а Рафаил и говорит Роберту: «Роба, так нельзя, ты поступаешь, как мальчишка». И оба заспорили и заговорили по-французски, и потом Роберт говорил мне: «Вы нас извините, Павел, это я Рафу учу уму-разуму, чтоб он брату не дерзил». — «А я — Робу, — перебил Рафаил, — чтобы он сам не напрашивался в гости, когда его сами хозяева не приглашают».
Рафаил Адельгейм, нар. арт. РСФСР.
Ну, конечно, в этот вечер мы снова сидели с братьями и с товарищами у меня дома, и снова братья давали свой концерт, только по новой программе. А репертуар их был неиссякаем, как и память. Роберт пел все наизусть, а Рафаил и аккомпанировал и играл крупнейшие вещи и тоже на память и до чего они были замечательные люди, оригинальные.
Отношения между братьями были трогательные, оба они друг друга по-мальчишески, забавно разыгрывали. Но один без другого ничего не решал. Мы часто собирались всем нашим коллективом у меня, и братья очень интересно, увлекательно рассказывали нам, перебивая друг друга, о европейских и южных экзотических странах, очень ярко и очень поэтично они нам рассказывали о разных театрах мира, о спектаклях, о великих иностранных актерах-трагиках, которых они сами видели — о Мунэ-Сюли, о Поссарте, о негритянском знаменитом трагике Айра-Ольридже, о Сарре Бернар.
Мы их слушали с захватывающим интересом и волнением. Часто братья, рассказывая о том или другом трагике, сами имитировали и показывали в лицах короля Лира, Гамлета и т. д. Братья были людьми большой культуры, знали хорошо театр русский и европейский. В беседах с нами они как-то сказали, досадуя: «Некоторые думают и даже говорят, что мы любим и слепо поклоняемся всему иностранному и не признаем русского искусства. Но это не так. Мы берем все лучшее, что есть в иностранном искусстве, но мы не воем так, как иногда воют иностранные трагики. И при этом они показывали, как не надо играть, и так смешно, что мы смеялись до слез. «Мы за границей учимся всему, что есть там хорошего, учимся, как и у наших русских великих артистов». — И они благоговейно, с глубоким уважением нам рассказывали и говорили о русских актерах: Щепкине, Рыбакове, Садовском, Савиной, Ермоловой. Они также тепло и сердечно рассказывали о К. С. Станиславском и В. И. Немировиче-Данченко, В. И. Качалове, И. М. Москвине. Им нравился П. Н. Орленев, они любили его своеобразный талант и особую манеру игры.
Словом, они день за днем открывали нам глаза на искусство, рассказывая многое, о чем мы понятия раньше не имели. Они с горечью говорили о том, что некоторые актеры их не признают, потому что они якобы иностранцы и учились драматическому искусству за границей. Но брать хорошее и учиться лучшему никогда не стыдно, и если б они хотели быть иностранными трагиками, они при блестящем знании языков, могли бы стать французскими или английскими трагиками… Но не этого они хотят, они несут свой талант, свое дарование своей родине — России и хотя их не любят и не признают некоторые российские «знаменитости» от искусства, но их любит, знает и всегда рад смотреть народ. «Наши спектакли смотрят народы всех национальностей, и вот это для нас самое дорогое, и во имя этого мы и живем. Искусство сближает народы», — говорил Роберт.
…Наступил конец гастролей и день отъезда братьев. Все работники коллектива получили на память их карточки с личной надписью. Братья Адельгейм предложили уехать с ними всем коллективом. Но сделать это было трудно по многим причинам. И мы трогательно и тепло расстались.
Потом спустя ряд лет я узнал, что Роберт умер, остался осиротевший Рафаил. Я его встретил случайно, на каком-то вечере в Москве в ВТО, он очень постарел. Мы с ним очень тепло встретились, по-родному, он потянулся как-то ко мне… обнял меня и, всхлипывая, сказал: «А Роба умер. Ох, как он не хотел, Павел, умирать. Умер, нет его больше», — крупные старческие слезы текли из его глаз, и он их даже не вытирал. Вскоре умер и Рафаил. Ушли из жизни два русских трагика — народные артисты республики Роберт и Рафаил Адельгеймы, но память о них осталась в сердцах многих, очень теплая и светлая.
