Актеры - [68]
Я громко произнес со сцены: «Умер Ленин…» — и занавес медленно и тихо закрылся, в моих глазах занавес из вишневого стал черным.
Зажглись люстры в зрительном зале, а народ все еще сидел с опущенными головами. Ни один человек не поднялся и не проронил ни одного слова.
Прошло очень длительное время, и народ медленно и тихо побрел к вешалке. Люди одевались молча, старались ходить тихо, бесшумно.
Погасли огни в зрительном зале и в коридорах театра, а мы — актеры — все еще сидели в своих гримировочных комнатах.
Со мной рядом сидел старый актер М. Н. Невидов. Он говорил сквозь слезы: «Ну, зачем, зачем эта смерть величайшего в мире человека, лучше бы я умер, а Владимир Ильич жил бы. Я умру — никто не осиротеет, а умер Ленин — осиротел весь советский народ, весь мир».
Потом пришли еще товарищи. Мы сидели все в театре до рассвета. Все как-то жались друг к другу, держались коллективом. Казалось, так в горе легче.
Только на рассвете мы с женой побрели домой.
Рано утром поднялась вьюга, буран, сама природа протестовала против смерти Ленина.
Что это был за страшный день! А на улицу хоть не выходи. Я с огромным трудом добрался до театра, где уже был объявлен трехдневный траур. Над нашим театром были опущены огромные траурные знамена-стяги, и мы, актеры, одели траурные повязки. На площади состоялся траурный митинг, на котором были тысячи народа.
На смерть своего вождя и учителя рабочий класс Советского Союза ответил еще большим сплочением рядов вокруг Коммунистической партии.
И мы, работники советского искусства, дали клятву следовать его заветам, нести в народ средствами искусства великие ленинские идеи.
Летом этого же 1924 года мы полным составом выехали в город Ейск. Это небольшой приморский курортный городок.
Народу на этот курорт съезжалось очень много. Ходили в театр охотно, и дела наши шли неплохо.
Репертуар мы играли тот же, что и в зимний сезон в Ставрополе, и готовили новый: «Дурные пасторы», «Гибель Надежды», «Королевский брадобрей».
В Ейске играли все лето, а на зиму всем коллективом собрались в Таганрог.
Мы поехали пароходом из Ейска в Таганрог. Багаж грузили сами, так как касса нашего коллектива еще была весьма скудна… Багажа у нас было немало: декорации огромного репертуара, театральные костюмы, которые после хлопот В. И. Тункеля нам дал временно Ставрополь.
Приехали в Таганрог — город Чехова: музей его имени, школа имени Чехова и улица имени Чехова. Жители города с большой гордостью говорят об Антоне Павловиче Чехове.
Публика в Таганроге очень театральная. Состав нашего коллектива в сравнении со ставропольским был увеличен и усилен, так как Таганрог крупнее и требовательнее.
Театр здесь хотя и небольшой, но очень уютный и удобный для работы. Мы начали усиленно готовиться к зимнему сезону. Но пока открыли сезон, пока начали получать деньги, пришлось потуже затянуть пояс.
Открыли «Ревизором». Вторым спектаклем мы ставили «Атасу», в то время модную и дающую сборы пьесу. Нам удалось ее ярко и красочно оформить. В ней много бутафории, которую выполнил местный, очень талантливый бутафор Иван Иванович Якимовский, он работал вместе с сыном, тоже Иваном Ивановичем.
Премьер и тут приходилось ставить много, несмотря на то, что и состав увеличился. В репертуаре уже стали появляться пьесы «Озеро Люль», «Яд», «Воздушный пирог», «Учитель Бубус».
По окончании сезона в Таганроге мы с женой уехали, попрощавшись с коллективом В. И. Тункеля. Надо было немного отдохнуть, полечиться, так как ряд лет без отдыха давали себя знать.
В 1925 году мы с Н. А. Гаряновой выехали работать на летний сезон в Сумы, город для нас новый. Состав огромный, с прекрасными квалифицированными актерами и актрисами. Открыли «Грозой», вторым спектаклем у нас пошла пьеса «Озеро Люль», (тогда гремевшая пьеса), «Конец Криворыльска», пошел «Мандат», «Турандот». Но сборы были слабые, еле-еле дотянули летний сезон и все разъехались кто куда.
Поехали мы с женой искать счастья. Головы наши покрылись серебром, мы стали больше уставать и незаметно стареть. А годы шли… и шли…
Н. А. Гарянова (1924 год).
Были и Умань, и Бердичев, и Чернигов, где протекло мое детство и юность, милый, родной мой город. Родина моя, улицы, сады, аллеи, по которым я совсем мальчиком бегал. Город на Десне, где остались дорогие могилы матери и отца. Школа, где я учился. Театр, в котором я совсем мальчиком делал «волны» над стеной и получал 2 копейки в вечер… А потом, через много лет, приезжал зрелым актером на гастроли. Мои земляки, полные патриотических чувств к «своему» земляку-актеру, принимали меня как знаменитейшего артиста.
А города все мелькали: Керчь, Сосновка, Киев — родной город моей зрелой юности. Затем Белая Церковь, снова Чернигов, куда я опять приехал на гастроли по просьбе моих земляков, Лубны, Коростень и т. д.
Были взлеты и падения и работа без устали. Ежедневные спектакли и роли, роли и спектакли, и все это в трудколлективах, которые, кстати заметить, недостаточно обеспечивали актеров.
Нужны были иные формы работы. В многих крупных городах театр стал государственным. Но до периферийных театров это еще не доходило, и нам приходилось ждать, пока дойдет очередь и до наших театров.
