Актеры - [32]

— Я обезьян не ем, — ответил Николай Николаевич под общий смех.

Наташа села рядом с Виктором. Степика посадили рядом со старухой Марией Александровной Охотовой.

— Ну, Манюрочка, попрощайся со Степиком: он попал в лапы Марии Александровны, не видать тебе его больше, как своих ушей, — подшучивал над Манюрочкой Орлов-Батурин.

— Не волнуйся, Манюрочка, — кричал в общем шуме совершенно серьезно Степик, — я тебе, Манюрочка, верен.

Только уселись все за стол, как неожиданно вскричал, шутливо плача, Колокольцев:

— Это безобразие, это издевательство со стороны Наташи — Геннадию Фирсову тарелку поставили, а Тузику нет. — Все громко рассмеялись.

— Тише, тише! Позвольте тост за именинницу Наташу, пей бокал, нальем другой, — пропел Орлов-Батурин. Все застучали в тарелки, засмеялись.

— Да тише же, позвольте мне сказать несколько слов, — поднимая бокал, сказала Макарова-Седая. За столом все утихли. — Я хочу пожелать нашей дорогой Наташе счастливых, радостных дней, чтобы ничто не омрачало ее солнечный, яркий талант на радость нам и нашему дорогому искусству.

— Ура, ура! — затрубил антрепренер Николаев-Свидерский.

— Ура! — воскликнул уже подвыпивший Колокольцев и залился чудесными трелями соловья.

— «Поднимем бокалы и выпьем до дна», — опять запел Орлов-Батурин. Все вторили ему, чокаясь с Наташей, припевая: «Пей до дна, пей до дна, пей до дна». И когда Наташа выпила, все громко, хором произнесли: «Выпила!»

За столом пили, веселились, но вдруг как по команде, все умолкли, зазвенела гитара и запел Богданов. Стало тихо-тихо, только время от времени в садике вспыхивал в воздухе фейерверк и часы куковали. Одна песня сменялась другой, за Богдановым пел Орлов-Батурин, он пел русские залихватские песни, и гости выскакивали из-за стола и пускались в пляс. Потом Горелов играл на рояле, и пары кружились в вальсе и менуэте.

В разгар танцев вошли два человека и внесли на постаменте из живых цветов какое-то сооружение. Горелов спросил: «Что это?» Кто-то снял с сооружения шелковое покрывало. На постаменте стоял огромный торт — точная копия маленького домика с колоннами в глубине садика. Все было художественно, мастерски сделано до мельчайших деталей из сахара и шоколада. Мужчина подал Горелову пакет, низко поклонился и торжественно произнес:

— Это вам и вашей дочери от моего господина. — И, раскланявшись люди ушли.

Горелов вскрыл пакет, в нем оказалась нотариальная бумага, гласящая, что домик с колоннами с такого-то числа (указывался год, месяц и число дня рождения Наташи) переходит в постоянную собственность Горелова и его дочери Наташи Гореловой. Нотариальная бумага была оформлена и скреплена сургучными печатями и подписями и не могла вызвать никаких сомнений. К нотариальной бумаге была приложена записка, лично подписанная Семеном Федуловичем Богатыревым, известным богачом, владельцем многих десятков домов, текстильной фабрики и огромных имений. В записке было коротко написано: «Артистам Горелову Николаю Павловичу и его дочери Наташе Гореловой. Примите мой скромный дар в благодарность за то огромное наслаждение, которое вы доставляете своей игрой. Ваш скромный зритель и поклонник Семен Богатырев». Все это громко прочел гостям Горелов. Нотариальная бумага и записка переходили из рук в руки. Я заметил, что Горелов стоял бледный, встревоженный, к нему по-детски прижалась Наташа, а гости жали им руки и поздравляли. Орлов-Батурин даже сыграл на рояле туш.

— Поздравляю, поздравляю! — кричал он, и все хором пропели:

— Поздравляем дорогих отца с Наташей!

Мне этот подарок показался вестником чего-то плохого, хотя в то время меценаты и безумствующие поклонники подносили своим любимцам-актерам ценные подарки. Это чаще всего были помещики или богатые купцы.

Многие из присутствующих от души поздравляли Горелова, некоторые также от души позавидовали. Снова бал пошел своим чередом. Гости шумели, пели, и только немногие поняли цену этого «щедрого дара» Богатырева. Это были отец и дочь Гореловы, Макарова-Седая, баба Анна, Нарым-Мусатов и я.

— Папа, мне страшно, — прошептала Наташа отцу. «Богач что-то замышляет», — подумал Горелов.

— «Меценат»! — сказал Нарым, весь дрожа от ненависти и гнева, раздавив в руке бокал с шампанским.

— Горе пришло в наш маленький домик, спаси и сохрани, — тихо шептала баба Анна.

Фейерверк озарял разноцветными огнями людей, садик и домик; пары кружились в вальсе; луна освещала спящий город; звезды сияли, как будто ничего не случилось.

* * *

Когда гости разошлись и бал закончился, Горелов взволнованно рассказал мне, кто такой Богатырев.

Отец его был богатый помещик, мот, кутила, картежник. Жену он загнал в гроб своими кутежами и развратом. Он промотал имение жены, связался с какой-то шайкой фальшивомонетчиков и стал делать фальшивые деньги. Ну, конечно, попался. Шайка его разбежалась, остался он один, его арестовали, посадили в тюрьму. Сын уже был взрослым. Он продал лес, часть имения, все это ушло на адвокатов и подкупы судей. Старика Богатырева взяли на поруки, а врачи, которые за это получили большую сумму денег, признали его душевнобольным, и подкупленные судьи это подтвердили на суде. Адвокаты с помощью подкупленных свидетелей и судей доказали, что Богатырев невиновен, и суд оправдал старика Богатырева. Вскоре он умер. Единственным наследником разоренного имения, векселей и долгов он оставил после себя сына Семена Богатырева. Но сын не растерялся. Этот молодой стяжатель, красавец, ловкий, умный и хитрый, получивший поверхностное образование, умел произвести впечатление образованного человека. Он безукоризненно одевался, всегда улыбался, показывая чудесные зубы. У него были большие черные глаза, темно-русые волосы. Он был хорошим наездником, остроумным, веселым хлебосолом. Но за этой привлекательной внешностью скрывался настоящий негодяй. Носились слухи, что отца он задушил собственными руками; одного из сообщников своего отца, который явился к нему и заявил, что на суде он скажет всю правду, через несколько дней нашли в лесу с простреленной головой. Говорили, что это тоже дело рук Семена Богатырева. Он создавал, себе богатство, не считаясь ни с чем. Он решил жениться на очень богатой невесте, чтобы сразу поправить свои денежные дела, а дела эти были крайне плохи. И он вскоре женился на купеческой дочке-миллионерше — Елене Николаевне Пузановой, единственной наследнице двух текстильных фабрик, дома, лавок, магазинов. Она была уже немолодая девушка, лет 28—29. Это была довольно красивая, дебелая блондинка, получившая хорошее образование. Некоторое время она жила за границей, много путешествовала, успела в своей жизни многое увидеть. Управляющий и приказчики обкрадывали и надували ее. Что было делать непонимающей в коммерческих делах девушке. Единственный выход — это выйти замуж за делового человека, чтобы огромные капиталы имели хозяина. И началась вокруг нее свистопляска сватов, свах и женихов, среди которых был и Богатырев. Он действовал умело, тонко, хитро. Они встретились впервые в дворянском клубе на рождественском балу, где вокруг миллионерши Пузановой кружился рой женихов. Тут были дворяне и купцы, адвокаты и офицеры, студенты. Один только Богатырев стоял скромно в стороне и прямо сжигал Елену Николаевну глазами, где бы она ни очутилась. Неотступно, как тень, следил он за ней, и когда она спросила, почему он одиноко стоит в стороне, он ответил, что стоять от нее хотя бы поодаль — это уже счастье. В этот вечер они уже были неразлучны: танцевали, ужинали, мчались на тройке вместе.